А кому сейчас легко?

Я во всех подробностях пересказала капитану Супроткину разговор няни с мамашей.

– Ладно, проверим, – пообещал Руслан таким тоном, словно хотел побыстрее от меня отделаться. А я-то считала его своим, пусть и гражданским, но мужем!

– Скажи правду, мне уже надо сушить сухари?

Супроткин выдержал неприятно долгую паузу, потом коротко бросил: «Нет», – и отключился.

Я ему ничуточки не поверила. Не из праздного любопытства капитан с точностью до минуты просчитал мои вчерашние передвижения по городу. Очевидно, я крепко увязла в этом деле и милиции все равно, в каком убийстве меня обвинить – Кирилловой или Ветеркова. А лучше сразу в обоих!

Что же делать? Как доказать, что я невиновна? Ответ все тот же: надо продолжать поиски настоящего убийцы Кирилловой. Но у меня не осталось никаких идей. Все, что могла, я уже сделала. Впрочем, нет, есть человек, с которым я не поговорила. Кто знал Елену Михайловну лучше родной дочери? Раньше, когда все считали меня убийцей, мне было сложно подступиться к Августе. Она бы лично скрутила мне руки и отвела в милицию – и правильно бы сделала! Но теперь, когда возникла версия, что Кириллову убил Ветерков, у меня появилось моральное право поговорить с этой девушкой. Несмотря на поздний час, я решила сделать это немедленно.

Я поехала на Нижегородскую улицу. Все сотрудники «Работы» знали, где живет Елена Михайловна. Наподалеку от издательства отгрохали элитную новостройку, в которой директриса и прикупила просторную квартиру. Дом, несмотря на декларируемую элитность, располагался в десяти метрах от Садового кольца, на шумном перекрестке, территория не была огорожена. Елена Михайловна остановила на нем свой выбор исключительно из практичных соображений, чтобы свести к минимуму время на дорогу до работы. От издательства до дома можно было дойти за пять минут, однако и Елена Михайловна, и Августа предпочитали ездить на машине. У матери был «мерседес» представительского класса, у дочери – внедорожник «тойота».

Знакомый красный внедорожник я обнаружила во дворе дома. Около мусорного бачка копошился дворник-таджик, деловито утрамбовывая коробку от холодильника.

– Чья эта машина? – строго спросила я дворника.

– Не знайль, – прикинулся он веником.

– Куртку мою видишь? Три тысячи баксов стоит. А она, – я ткнула пальцем в машину, – испачкала. Блондинка за рулем сидела.

Гастарбайтер с сомнением посмотрел на мою задрипанную куртешку.

– Быстро отвечай, в какой квартире живет хозяйка машины! – грозно нахмурилась я.

– Не знайль, – вздохнул таджик, всем своим видом выражая тяжкую скорбь по поводу того, что не может мне помочь.

– Да в четырнадцатой она живет, – неожиданно услышала я за спиной.

Обернувшись, я увидела женщину лет пятидесяти. Она несла выбрасывать пакет с мусором и, очевидно, стала свидетельницей нашего разговора.

– Очень нахальная девица, – продолжала женщина. – Спокойно может перекрыть своей машиной въезд во двор, а что «скорая» или пожарные из-за этого не смогут до нас добраться, ей и дела нет.

– Ой, спасибо! – обрадовалась я.

– Только ничего у вас не выйдет.

– Вы о чем?

– Ну, вы ведь хотите получить компенсацию за испорченную вещь? – Я кивнула. – Так вот, она не даст ни копейки. Был случай, она задавила собачку на своей машине, прямо во дворе, а собачка породистая была, дорогая. Представляете – отказалась платить за животное! Еще и возмущалась: сами виноваты, нечего, мол, отпускать собаку гулять без поводка! Мать ее тогда заплатила. Вот она хорошая была женщина, царствие ей небесное! Позавчера схоронили…

Женщина проводила меня до подъезда и впустила внутрь. Потом заняла место консьержки, а я направилась к лифту.

– Шестой этаж! – крикнула консьержка в закрывающийся лифт.

На звонок дверь открыла сухая, как жердь, дама без грамма косметики на лице. Не говоря ни слова, она пристально смотрела на меня.

– Я к Августе. То есть к Августине. Она дома?

– Ваше имя?

– Людмила Лютикова.

– Подождите здесь, – с достоинством ответствовала дама и захлопнула дверь перед моим носом.

Через минуту дверь вновь распахнулась и на пороге возникла Августа. Она была сама на себя не похожа. Я помнила ее беспечной, улыбающейся, одетой с иголочки блондинкой, а тут – глаза красные, заплаканные, лицо опухшее, завернута в какой-то бесформенный черный балахон. Человек переживал настоящее горе, в этом не было никаких сомнений.

– Примите мои соболезнования, – торопливо сказала я.

– Я вас узнала, – сухо отозвалась Августа. – В отделе кадров нашли ваше личное дело и показали фотографию.

– Это не я, честное слово! Я не убивала Елену Михайловну! Я к ней очень даже уважительно относилась, правда-правда!

– Знаю, – тем же равнодушным тоном сказала она. – Увольнение – самый нелепый мотив, какой только можно придумать. Разве можно убить человека из-за копеечной зарплаты?