`A la vie, `a la mort, или Убийство дикой розы (СИ)

Чувствуешь ночь у себя в ладонях? Как страстная первая любовь, незабываемая ностальгия. Тяготы бренности и невзгоды судьбы спадают с плеч, и каждый раз надеешься что утро не наступит — не разлучит тебя с твоей возлюбленной, которой верен, которую ждешь как прихода весны или лета. И с наступлением ночи ты познаешь ее новой. Удивляешься будто впервые — смотри! — луна надела новое платье, прикрывая свою хрупкую наготу легким облаком. Твои слезы не душат так крепко, и мрачные думы и чувства — все едино перед этой ночью восторгов и разочарований, страданий, любви и надежд. Она будет длиться вечно, владеть тобой и вести как заблудшего путника в лесу. Хотел бы в это верить…

***

— Господь Всемилостивый, обитающий в высотах! Дай обрести душе покой в местах святых и чистых, лучащихся сиянием, подобным небосводу…

Я стоял на кладбище поодаль от всех остальных, продрогший от холода, закутавшись в пальто. Ненавижу подобного рода представления. Толпа собралась возле гроба, чтобы прочесть над усопшим последние молитвы. Кажется в их числе был и тот странноватый мужчина, Джулиано Мёрц. Не знаю каким образом он был знаком с покойным — это и не важно.

На фоне густых тяжелых предгрозовых туч в небе летели вороны. Я опустился на корточки и прикоснулся к сырой земле. Затем выпрямился и оглядел ряды надтреснутых могильных плит, торчавших из серой травы, как каменные книги с историями судеб тех, кто под ними похоронен.

Аделаида была в числе прочих скорбящих, наряженная в черное элегантное платье, подчеркивающее ее стройную фигуру. Слезы блестели на ее милых бледных щеках. Боже, даже в этом похоронном наряде она выглядела просто неотразимо и вызывала во мне бурю чувств — смесь ужаса и восторга. Среди этих бесчисленных руин она была богиней смерти, Гекатой. Почему я испытываю к ней такое влечение? Что ведет меня к ней и пугает так, что мурашки пробегают по коже? Это магическое состояние неясности — оно тревожит дух. Хвост ветра застрял в волосах и слабо трепал их, лапками отталкиваясь от лица, чтобы расправив крылья полететь дальше.

— Скажу я Богу: Ты — защита моя и оплот мой, Всесильный мой, на Которого я полагаюсь! Ибо Он спасет тебя от западни, от губительного мора. Крылом Своим прикроет Он тебя, под крыльями Его ты приютишься, щитом и кольчугой будет для тебя Его истина. Не будешь бояться ни страхов ночных, ни стрелы, летящей днем, ни мора, который во мраке ходит, ни гибели, свирепствующей в полдень…

Вороны отвратительно громко закаркали в мрачных небесах, перекрывая молитвенные вопли священника. Это звучало словно… жуткий сардонический хохот. Тогда я приблизился к молчаливой процессии, чтобы узнать кого это из знатных господ хоронят.

Белые розы обрамляли деревянный трухлявый гроб. Какое странное сочетание: выглядит так, будто его только что откопали спустя тысячелетия, только чтобы посыпать мертвыми цветами. Но кто же в нем находится?

На истершимся могильном камне насмешливо зияла надпись: «Это тот свет который ты искал Томас?». Томас? Мое имя при крещении.

Крышка гроба со скрипами открылась. Внутри лежал человек. Можно было решить, что он спит мирным сном, если бы не выражение его лица, свидетельствующее об обратном. Это было мое тело, мое лицо только с некоторыми изменениями. Кудри соломенных волос превратились в грязные седые корни дерева, кожа вздулась и полуразложилась, губы иссохли и утратили цвет, а серые щеки впали — это был мертвец, но некоторые черты сохранились от меня прошлого.

Отяжелевшие веки мертвеца резко распахнулись, открывая безобразно-белые зрачки, внутри которых отражался мутный туман. Он дернулся из гроба, попытался встать со стоном. Судорожными движениями извиваясь между стенками досок, корчился, будто в огне. Зрелище выглядело ужасающее и я не мог сдвинуться с места, оторвать от него взор, превратившись в одну из этих неподвижных мраморных статуй плачущих ангелов.

— Боже, Ты видишь нашу скорбь из-за того, что внезапная смерть унесла из жизни нашего брата Томаса! — продолжал священник. — Яви Своё безграничное милосердие и прими его в Свою славу! Через Христа, Господа нашего! Аминь!

Парочка крепких рослых мужчин взяли гроб с разных сторон и поместили его в землю, на глубину шести футов, в то время как оживший покойный активно рвался наружу и безмолвными криками сотрясал холодный воздух. Никто его не слышал.

В земле образовались чьи-то корявые когтистые руки с облезшей кожей, которые тянулись к нему, желая утащить вниз. Как он сопротивлялся — черты лица исказил неподдельный страх. И я лишился дара речи, со странным любопытством наблюдая за его попытками бегства, когда вот уже десятки мерзких уродливых рук, проломив доски, лапали его худое тело, сжимали его плечи и нагло путешествовали по его лицу. По моему лицу.