À la vie, à la mort, или Убийство дикой розы (СИ)

Ты стояла в центре спальни и любовалась луной. Молочно-белое гладкое тело с серебристым отливом – лунная дева. Богоподобное существо, я не мог постичь твоей красоты. Она была разрушительна, темна и опасна, захватывала и грозила завладеть мной полностью так, что я в испуге потеряюсь и мое «я» растворится в ее сияющих незримо-тонких безжалостных лучах.

Ты собиралась сбросить с себя одежду, но я в волнении остановил тебя, опасаясь, что разоблаченная, как великий и необъятный космос, открывшись мне, ты уничтожишь мою смертную сущность.

Легкой поступью, лукавой походкой ты приблизилась так, что душа замерла в груди, будто бы окаменела. Или камень дал трещины и должен был вот-вот расколоться на куски, освобождая из плена прекрасную птицу. По жилам текла раскаленная лава, на теле выступил пот, жар охватил все тело.

Тебя забавляло мое беспокойство, и ты осторожно положила руки на мои плечи, обвила ими шею.

«Ты – моя кровь, я – твоя кровь», – шептала мне на ухо.

Обнаженная магнолия, разве я способен устоять? Утрачивая разум от твоего совершенства.

Ты все-таки скинула платье…

18 февраля

Окровавленная волчья челюсть в углу моей комнаты говорила мне о рае, которому я посвятил труп своих стихов. Они гниют отвратно, но я посадил их рядом с цветами, которые благоухают, таким образом, пытаясь выдать их за красоту.

Переживая сильное чувство великой пустоты, в глазах отражалось все величие и обаяние неба. Тогда я сокрушенный размышлял сам с собой, пока мне не явилось чудо в виде твоего звездного образа. И будучи во тьме, одинокими ночами возвращаясь в реальность, словно морда, нашедшая асфальт, я видел грёзы удушливой дороги, что тянулась вдаль вереницей бесконечно хмурых дней, избитых вечеров, гиперборейских лунных суток, забирающих всю мою жизнь, всю мою энергию. Томление разорванного, кровавого и разочарованного, которому больше не нужно дышать. Дыхание гниющего колодца, которому больше не нужна вода.

23 февраля

У тебя появился «друг», как ты его называешь. Ты проводишь с ним столько времени. Говоришь, что это ничего не значит, но я же вижу вас вместе.

Ты пригласила меня к себе в гости, и там был он. Он глумился надо мной, тайно потешался, обнимая тебя прямо на моих глазах, я не мог этого терпеть. Я закричал, хотел наброситься на него, разодрать его вшивую морду, застрелить или застрелиться сам, но вместо всех этих бесплодных действий ушел.

Долго бродил по улицам, сплетенным из пасмурной хмурой октябрьски-февральской мороси, погруженный в себя, ослепленный горем и стыдом за то, что был не сдержан и слаб. Почему я решил об этом вспомнить? Это то, что разделило нас.

Прошел мимо набережной, мимо того парапета, где были мы вдвоем, и в тот особенный момент почувствовал желание сбросить с себя пальто и броситься вниз в темную бездну вод. Так сильно сдавила сердце печаль, сознание затемнили тучи из жестоких мыслей. Хотелось бежать, мчаться без остановки, но внутри я оставался недвижимым храмом. Я все-таки заставил себя вернуться домой.

24 февраля

Меня не покидала мысль об этом парне. Его ухмылка застряла у меня между извилинами громко вещаемого мозга. Хочется что-то сделать, покончить с этим раз и навсегда. Он подмигивает мне, мерзавец, грязно намекая на непотребства, кои может сотворить с тобой. Этот проклятый вандал учиняет беспорядок, крушит и ломает святыни, а я скован, могу лишь сокрушаться и молить небесные силы свыше даровать мне забвение.

26 февраля

Сегодня не было никаких чувств и метаний. Я был похож на разграбленный, оставленный жильцами дом – пустой и никому ненужный, особенно себе самому, ибо там больше нет ничего, чем можно было бы поживиться.

Сейчас, когда я пишу эти строки, понимаю, что она забрала магию с собой, когда ушла, и уже больше не дано никому постичь совершенства, не вдохнуть ее запаха и тем более не испить из того родника, в потоке котором, словно в любовно-молитвенном экстазе кружась, задыхался я, захлебывался от переполнявших переживаний. Теперь же все выглядит неестественно замерзшим, размытым и бессмысленным. Беспомощно окаменевшим вместе с чувствами моими, уставшими скулить. Кажется, этот сосуд навсегда был лишен света.

29 февраля

Ветер шумит за окном точно буйный зверь долгими годами скованный за решеткой и вот, наконец-то, освобожденный. Бьется в стекло, пляшет за окошком, исполняя свою яростную арию безумного духа. Также стихии во мне сражаются и рвут на части, борясь за право обладать этим мясом – то, что есть и чего можно поделить.

Плод зарождающегося вдохновения омертвел, его ростки безжалостно уничтожили сорняки отчаяния и серости. Демонические семена уныния и странной, пугающей тревоги проросли в груди и опутывают меня. Душат, душат и душат. Задыхается разум от недостатка идей и способов оформить их в правильную мысль. Все слишком хаотично, я не знаю, как написать, а время утекает.

3 марта