Алина, меж тем, вгляделась в стекло. Его сложно было назвать зеркалом, но кое-что оно всё-таки отражало. Некоторое время она стояла молча, и я замер в ожидании приговора.
Потом повернулась ко мне.
– Это на сколько?
Видимо, решила, что одежда – как книги, которые я приносил из дома. Сегодня дал, завтра заберу.
– Это навсегда.
– А…
Она снова повернулась к стеклу, наклонила голову, повертелась, пытаясь рассмотреть себя со спины. Потом погладила джинсы, оставшиеся лежать на столе. Тронула блестящую пуговицу, золотистую молнию. Улыбнулась – сначала неуверенно, потом всё шире. Не глядя на меня, снова полезла в пакет и нашарила кеды – они были связаны шнурками, и выглядело это довольно нелепо – как странные белые перчатки.
– Я не знаю, что это. Но это, – Алина тряхнула кедами, кивнула на джинсы, повела плечами, указывая на ветровку, – великолепно. Спасибо вам!
– Обувь. Кеды, – сдерживая улыбку, ответил я.
– А. Ага.
Она внимательно осмотрела вышивку на белых боках, провела пальцем по ребристой подошве, не переставая улыбаться; даже тихонько замурлыкала что-то – кажется, опять песенки кристаллов. Она радовалась обновкам так, словно это были не джинсы и ветровка, а роскошные платья, жемчуга и корона, усыпанная алмазами. Я даже почувствовал себя неловко. Перевёл взгляд с её разрумянившегося лица на кеды и только тут сообразил, что лучше было взять обувь на липучке. Скорее всего, Алина не умеет завязывать шнурки…
Она тем временем села в кресло, скинула жуткие белые матерчатые шлёпки и засунула ноги в кеды. Взяла в руки шнурки. Потянула их туда-обратно. Косясь на меня, засунула за бортики внутрь кед. Я решил, что лучше разобраться с этим сейчас, чем потом завязывать ей шнурки среди улицы.
– Нет, милая. Это делается немного по-другому.
Я присел рядом, вытащил кипенно-белые шнурки (никогда не понимал, зачем их производят такого цвета; всё равно после двух-трёх прогулок станут серыми) и медленно, чтобы она уловила суть, завязал их сначала на левой ноге, потом на правой. Алина сидела, не шелохнувшись.
– Поняла?
– Примерно…
– Потом потренируешься, если захочешь.
– А что будем делать сейчас?
– Сейчас – закончим с письмом. Помнишь наши любимые эн и эн-н-н?
– Эн и эн-н-н! – хихикая, передразнила она.
– А после обеда пойдём на прогулку.
– А… что? На улицу?
Она побледнела; может, лучше и вправду было сказать ей об этом после еды.
– На улицу, – спокойно повторил я. – Как раз увидишь, что такое машины. Может, и подъёмный кран встретим.
Наверное, она представила себе гигантскую жердь крана, движущуюся на неё. Мотая головой, забилась вглубь кресла.
– Давайте не пойдём. Пожалуста. Игорь Вален-тинович…
Ну вот. Опять начала заикаться…
– Тебе понравится. Я обещаю, Алина. Не надо так переживать. Лучше посмотри, там, в пакете, ещё осталось кое-что для тебя…
На этот раз она не пожелала отвлекаться и продолжала мотать головой, съёжившись в кресле и подобрав под себя ноги в новеньких белых кедах.
– Алина, рано или поздно тебе надо будет выйти на улицу! Я хожу по улице каждый день – посмотри, со мной ведь всё в порядке.
– Вы… ходите по улице?..
– А как, ты думаешь, я попадаю сюда из дома?
Она слегка успокоилась, но глядела настороженно.
– Вы будете рядом?
– Конечно.
– Куда мы пойдём?
– Просто по улице. Куда глаза глядят. Куда захочешь.
– Метро? – выпалила она.
– Можем дойти до метро.
– М-м… Магазин?
– Да, вполне.
– В лес?
Я прямо видел, как она судорожно перебирает в уме книжные локации.
– Лес достаточно далеко от города. Пешком не доберёмся. Давай сходим в лес как-нибудь в другой раз, хорошо?
– Да, хорошо… – смущённо кивнула она. – Только… у меня просьба, Игорь Вален-тинович.
– Давай.
– Пойдёмте сейчас. Не после обеда. Сейчас.
– Почему?
– Я боюсь, – честно ответила она. – И чувствую что-то странное. В животе, внутри…
Она поёжилась, проведя по телу руками, словно пытаясь выразить, что ощущает.
– Какое-то напряжение и дрожь, как вибрация… Вот сейчас я думаю, что мы пойдём на улицу, и это становится сильнее.
– Это тревога.
– Болезнь?..
– Нет, просто чувство. Ты боишься того, что тебя ждёт, и тревожишься. Это нормально. Люди свойственно бояться неизвестности.
– Точно?..
– Точно.
– Хорошо. Не хочу быть… ненормальной.
Она сказала это просто так? Или опять слышала что-то в разговорах сестёр, персонала? Надо будет переговорить с Ириной. Надо как следует запретить этим сестричкам намекать Алине на что бы то ни было даже писком.
– Тебе надо по крайней мере позавтракать.
– А я уже, – улыбнулась она.
– А я вот, можно сказать, нет, – вспоминая не съеденный, оставшийся с вечера кусок батона, вздохнул я. – Ладно. Ты не возражаешь, если я куплю кофе по пути?
– Э… Купите? Кофе? А что это?..
– Дойдём до метро – и обратно, – предупредил я, как только мы вышли из служебного входа. Проект «А-линия» занимал особое место в жизни института уже полгода, но знали о нём в НИИ далеко не все. Не стоило показывать Алину кому не следует.
На крыльце она зажмурилась от хлынувшего на нас солнца. Встала, как истукан, моргая, нахмурив брови.
– Здесь холодно.