А наутро радость

Она была настроена против летней школы и не находила в ней ничего хорошего. Говорила, что студенты приезжают только за зачетами, а не за знаниями. А вот она, Анни, отдала бы все на свете только за то, чтобы учиться. И к черту зачеты!

А еще этот неослабный интерес к продавцу цветов как к будущему писателю! Почему? Ей хочется создать писателя? Нечто вроде страховки на том поприще, где она сама могла потерпеть неудачу?

Может быть. Судя по всему, она отказалась от своего монументального проекта переписать «Войну и мир». Неужели только потому, что он, Карл, посоветовал ей не переутомляться? Возможно, она наказывает его за то, что он недостаточно поощрял ее?

Карл признавал, что с ним тоже нелегко жить. Его многое расстраивало, и от этого он становился раздражительным. Да, ему есть из-за чего расстраиваться. Например, он рассчитывал, что ребенок родится до начала занятий и он будет рядом. Но теперь роды могут начаться, когда он будет на занятиях… Анни будет совсем одна в доме… Он дрожал при одной мысли об этом.

А еще его волновало, сможет ли он осилить три работы: стадион, фабрика и доставка газет. Кроме того, нужно еще учиться и быть заботливым мужем и отцом. Но его же не будет дома всю ночь и почти весь день! Те немногие часы, когда он будет дома, придется посвятить учебе или сну.

Когда же у них с Анни будет шанс снова спать вместе? Урвать несколько минут в субботу днем? При условии, что малыш будет спать? И десять минут между обходом фабрики в одиннадцать и двенадцать часов?

Сейчас было очень трудно. Они не спали вместе уже два месяца из-за беременности Анни. От этого он стал очень раздражительным – просто комок нервов. Может быть, и Анни из-за этого так сильно раздражалась. Как и Карл, она привыкла к регулярной половой жизни. А теперь они больше не любовники. Просто двое людей, которые живут под одной крышей и действуют друг другу на нервы.

Карл вышел из задумчивости. Анни возилась с новой коляской, пытаясь поднять и опустить верх.

– Стоит целых двенадцать долларов, – сказала она недовольным тоном. – А этот проклятый верх не хочет подниматься и опускаться.

– Он тугой, потому что новый. Несколько капель масла исправят дело.

Карл принес из клубного здания банку с маслом и смазал верх коляски. Теперь он идеально поднимался и опускался.

– Ну, вот и все. Попробуй, дорогая. – Анни попробовала. – Прекрасно работает, не так ли?

– Пожалуй, – нехотя признала она.

Все еще не поднимаясь с колен, Карл взглянул на Анни снизу вверх.

– Тебе этого не хватает, любимая? Что ты не спишь со мной?

– О да, Карл! Да! – Она ласково пригладила его волосы. – Мне ужасно тебя не хватает… Спать одной… после того, как я так привыкла к тебе!

– Ну, теперь уже недолго.

– Надеюсь, Карл. Но я не знаю…

– Как скоро после рождения ребенка мы сможем снова спать вместе?

– Может быть, через месяц? Через шесть недель?

– Ты не уверена?

– Просто гадаю. Пожалуй, я могу спросить у Голди, но мне не хочется. Спросить, когда они снова начинают.

Карл прижался щекой к ногам Анни и улыбнулся ей:

– Держу пари, они начинают заниматься этим через час после рождения ребенка.

– Не говори так! – резко оборвала она Карла и отстранилась от него. – Ты же знаешь, что я терпеть не могу непристойности.

Минута их душевной близости закончилась. Улыбка Карла угасла. Он встал и отправился в клубное здание, чтобы вернуть на полку банку с маслом.

На следующий день была пятница. Это был последний день, когда Карл мог зарегистрироваться. В понедельник начинались занятия. И в эту же пятницу Анни должна была последний раз показаться доктору. Они рано вышли из дома, так как Анни хотела зайти к Генри и к бывшей квартирной хозяйке.

– Как у вас дела, Анни? – Голос Генри слегка дрожал.

– Я скажу вам завтра, – ответила она дрожащим голосом.

Это был печальный визит, который закончился слезами.

– А вы придете меня навестить, когда я буду в больнице?

– Даже если мне придется закрыть магазин. – Он громко высморкался. – А вы придете посмотреть, как мои белки крадут орехи?

Анни не в силах была говорить, и за нее ответил Карл:

– Она придет, Генри. Я присмотрю за малышом, даже если придется пропустить пару занятий.

Генри поблагодарил их обоих, и они ушли. Анни одолжила носовой платок у Карла (при ней никогда не было собственного), чтобы вытереть глаза.

– Знаешь, Анни, я считал, что вы с Генри просто играете в какую-то игру. Я не думал, что вы принимаете все всерьез.

– Наверно, ты считаешь меня сентиментальной, и тебе это не нравится. Ты всегда говоришь, что в сентиментальности нет логики.

– Но разве я говорил, что это преступление?

– Я расстроилась из-за того, что он так плохо выглядит и у него дрожит голос. Потому что у меня такое чувство, будто мы никогда больше не увидимся. Вот почему я расплакалась, когда он сказал о белках. Я почувствовала: он знает, что этого никогда не будет. И поэтому не смогла сказать, что приду на них посмотреть.

– Будь сентиментальной сколько тебе угодно, любимая, но постарайся не быть мрачной. С тобой ничего не случится. Декан сказал мне, что твой доктор – лучший в штате.