А.П.Чехов: Pro et contra

Мы, критики, — странный народ. Недаром нас упрекают в неумении и нежелании оценить по достоинству «все высокое и все прекрасное» и говорят, что у нас дурной характер. И дей­ствительно, характер у нас самый неуживчивый, и все мы — большие придиры. Во всем норовим мы отыскать дурную сто­рону, и, вместо того, чтобы рассуждать о достоинствах писате­ля, вечно заведем разговор об его недостатках. Вот и теперь, например, не лучше ли было бы, поговорив о достоинствах г-на Чехова, скромно положить перо — благо достоинства эти дей­ствительно крупные, и писатель г-н Чехов действительно очень талантливый. Ан нет — и ваш покорный слуга, по примеру своих собратий, никак не хочет успокоиться на созерцании светлого явления, а все стремится подчеркнуть его темные пят­на. А впрочем, и то сказать — кому много дано, с того много и спросится, и не здоровые имеют нужду во враче, но больные.

Обратимся же к больному месту г-на Чехова — к непонима­нию им общественного характера своих произведений и к про­исходящей отсюда их неясности и отрывочности. Мы оставим в стороне мелкие произведения г-на Чехова, в которых эта неза­конченность и неясность еще могут быть объяснены самыми размерами рассказов, а также неблагоприятными условиями, при которых началась литературная карьера г-на Чехова. От­носительно этих рассказов в нашей критике уже не раз слыша­лись жалобы на их краткость и мимолетность — на то, что ав­тор, едва успев представить нам своих героев и заинтересовать нас их судьбой, спешит тотчас же опустить занавес, и читатели остаются с раскрытым ртом, чувствуя, что по усам текло, а в рот не попало. Мы и ограничимся здесь по отношению к мел­ким произведениям г-на Чехова констатированием этих жалоб, очевидно, вполне совпадающих с нашими, и обратимся к наи­более крупным его вещам.

Из них первые три — «Степь», «Огни», и «Именины» могут также остаться в стороне, ибо «Степь», как уже было замечено, представляет собственно ряд мелких рассказов, связанных в один большой лишь единством героев и полотном той степи, по которой они идут; «Огни» же и «Именины» не включены авто­ром в его отдельные сборники, и, очевидно, им самим призна­ны произведениями неудачными или незаконченными.

Итак, обратимся к «Иванову». При появлении этой пьесы в печати и на сцене она была встречена похвалами одних и недо­умением других. В конце концов, однако, все сошлись на том, что это — произведение талантливое и «свежее», но относи­тельно его смысла, точнее относительно смысла главной фигу­ры пьесы, ее героя — Иванова, мнения как были, так и оста­лись различны, и недоумение в этом отношении не прекращалось. Одни видели в этой пьесе «идеализацию отсут­ствия идеалов» или «проповедь серенького житья», причем сам Иванов и являлся этим идеализированным представите­лем отсутствия идеалов или проповедникам «трезвенного» жи­тия. Другие видели в пьесе знамение поворота в настроении нашего общества, будто бы убедившегося в неосуществимости и даже ненужности так называемых «широких задач» и жела­ющего заменить их «маленьким, но полезным и честным де­лом», а в Иванове — тип человека, на собственном опыте уви­девшего необходимость такой замены. Оба эти истолкования, естественно, должны были особенно подчеркивать фамилию героя драмы г-на Чехова, и в ее обыденности усматривать по­кушение автора придать своему произведению так называемый общественный смысл. Третье истолкование оставляло, напро­тив, фамилию героя в стороне, и видело в нем довольно редкий тип «уставшего» человека, человека не столько «заведенного», сколько утомленного окружающей его пустой и пошлой сре­дой, в которой он не находит ни поддержки, ни сочувствия, а лишь постоянное противодействие; симпатию же к нему авто­ра объясняло именно печальным положением Иванова. Вместе с тем, это истолкование справедливо полагало, что центр тяже­сти пьесы г-на Чехова совсем не в личности Иванова и его стра­стных, но двусмысленных тирадах, а в психологической драме, совершающейся вокруг него, и в которой он является лишь од­ним из действующих лиц, хотя в то же время и главной ее при­чиной.

Уже самое обилие этих, взаимно исключающих друг друга толкований, ясно указывает, что в пьесе г-на Чехова не все об­стоит благополучно, и что в обрисовке ее главного героя кроет­ся какой-то недостаток, который мешает понять истинный смысл этой фигуры. Если первое и второе из приведенных нами истолкований еще могут объясняться противоположнос­тью руководящих воззрений высказывавших их лиц, то третье (едва ли не наиболее правдоподобное, надо заметить) уже не может быть объяснено этими воззрениями.