А.П.Чехов: Pro et contra

В январской книжке «Артиста» за 1894 год И. И. Иванов («Заметки читателя») указывает на то, что Чехов хочет дать ха­рактеристику ныне существующего поколения. «Другой во­прос — справедлива ли эта характеристика и точны ли автор­ские наблюдения. Одно несомненно, вопрос поставлен на определенную и в высшей степени любопытную почву, притом в современной литературе совершенно оригинальную. Наблю­дения, кроме того, слагаются в образы, — живые, типичные, свидетельствующие о несомненной психологической и художе­ственной талантливости автора». В последних произведениях Чехова, по мнению И. И. Иванова, «подняты серьезнейшие воп­росы общественного содержания, именно здесь с полною яснос­тью сказалось стремление литературы отдать отчет в знамениях времени». Герои этих произведений, представители современно­го поколения, — неврастеники и нытики, неспособные ни на одушевленный идеею труд, ни на глубокое одухотворенное чув­ство. Они-то и составляют, думает И. И. Иванов, печальное зна­мение времени.

Вы видите, что в приведенных отзывах много общего, но есть и важные различия, даже прямые противоположности. Один упрек Чехову выступает с особенною ясностью: ему ста­вят на вид отсутствие стройного миропонимания, следствием чего являются его безразличное отношение к людям и событи­ям, о которых он рассказывает, и случайность в выборе тем, которые составляют содержание его произведений. Если этот упрек справедлив, если художественный аппарат Чехова на самом деле безразлично направлен и на слезы, и на воду, то это, конечно, большой недостаток, который не может не пони­жать внутренней ценности многих и многих из повестей, рас­сказов и очерков Чехова, и вот почему. Та школа шестидеся­тых годов, которая предпочитала идейное искусство, вовсе не требовала, — и не могла, разумеется, требовать, — идейности, направления от каждого художника. Задаваясь вопросом, со­ставляет ли высший идеал художественной деятельности бес­пристрастное, объективное творчество, Добролюбов в статье об обломовщине писал следующее: «Категорический ответ зат­руднителен и, во всяком случае, был бы несправедлив без ог­раничений и пояснений. Многим не нравится покойное отно­шение поэта к действительности, и они готовы тотчас же произнести резкий приговор о несимпатичности такого талан­та. Мы понимаем естественность подобного приговора и, мо­жет быть, сами не чужды желания, чтобы автор побольше раз­дражал наши чувства, посильнее увлекал нас. Но мы сознаем, что желание это несколько обломовское, происходящее от на­клонности иметь постоянно руководителей даже в чувствах»⁸.

Лет шесть или семь назад, приведя в одной из своих статей эти слова Добролюбова, я прибавил, что наклонность, о кото­рой говорил знаменитый критик, и естественна, и законна: «Никто из нас не достаточно авторитетен, чтобы руководить бе­зукоризненно своими чувствами, потому что наши личные чув­ства воспитываются в общественной среде, преобразуются под многочисленными личными и общественными влияниями. Нам необходимо искать руководителей в том или в другом отноше­нии. Непосредственно — воспитательное значение искусства очень велико, и мы вправе желать, чтобы художник разумно и честно воспользовался своим дарованием, чтоб он не зарыл его в землю и не послужил, прямо или косвенно, целям общественной неправды».

Вот здесь-то и лежит опасность для объективного, бесстраст­ного художника: он не только может тратить свое дарование на пустяки, на художественное изображение ничтожных пред­метов и действий, но и дать красивое изображение того, что может вызывать соблазн, заслуживать нравственное осужде­ние.

Наперед замечу, что не могу не согласиться с критиками Чехова, которые находят некоторую случайность в выборе им тем и бесполезную иногда трату большого дарования на вос­произведение ничтожных явлений. На это были свои условия, и надо надеяться, что художественное творчество Чехова выш­ло теперь на настоящую дорогу. Но от второго, гораздо более важного, упрека Чехов вполне свободен: его рассказы иной раз только смешили, не возбуждая серьезной мысли, но никогда и нигде, ни прямо, ни косвенно, не послужил он общественной неправде. Спасало его то достоинство, которого требовал от ху­дожника Чернышевский. «Кто имеет право, — писал Черны­шевский, — требовать от поэта, чтобы он насиловал свой та­лант? Можно требовать только того, чтоб он старался развить себя как человека» ⁹.

В произведениях Чехова чувствуется именно человек, и в доказательство этого я сделаю сейчас краткий обзор содержа­ния его повестей и рассказов.

Рассказывает Чехов о том, как двое сотских глухой осенью, по грязной дороге ведут пойманного бродяжку («Мечты»). Ус­тали все трое, присели отдохнуть. Бродяга размечтался, как хорошо ему будет жить на поселении. «Поставлю сруб, брат­цы, — говорит он, — образов накуплю. Бог даст, оженюсь, деточки у меня будут».