А.П.Чехов: Pro et contra

Вспомните цитированную мною выше («Погасшие замыслы Чехова», с. 105) выписку из «Драмы на охоте», о том настрое­нии, какое Чехов испытывал в сельской церкви ²⁷.

В сухоописательном, почти статистическом «Сахалине» он вырывает момент венчания каторжника и отмечает умиление и радость женщин при возложении священником венцов на го­ловы каторжных жениха и невесты.

Когда же после венчания церковь опустела и запахло га­рью от свечей, которые спешил тушить сторож, то стало груст­но, — заканчивает он, на минуту срываясь со своего «ученого» тона и становясь знакомым нам художником Чеховым.

Как может быть только с верующим, одинокая могила вы­зывала в Чехове целый ряд поэтических настроений, прямо недопустимых в нерелигиозной душе.

В одинокой могиле в степи, — читаете вы, — есть что-то грустное, мечтательное и в высокой степени поэтическое. Слышно, как она молчит, и в этом молчании чувствуется при­сутствие души неизвестного человека, лежащего под крестом. Хорошо ли этой душе в степи? Не тоскует ли она в лунную ночь? А степь возле могилы кажется грустной, унылой и за­думчивой, трава печальней, и кажется, что кузнецы кричат сдержанней. И нет того прохожего, который не помянул бы одинокой души и не оглядывался бы на могилу до тех пор, пока она останется далеко позади и не покроется мглою²⁸.

Здесь нет жизни, — написал он в другом месте о кладби­ще, — нет и нет, но в каждом темном тополе, в каждой могиле чувствуется присутствие тайны, обещающей жизнь — тихую, прекрасную, вечную. От плит и увядших цветов вместе с осен­ним запахом листьев веет прощением, печалью и покоем²⁹.

Чехов алкал веры сердцем, осуждая ее рассудком, и завидо­вал верующим. В «Палате № 6» перед вами один из таких «ве­рующих». Правда, эта вера вложена в уста безумца, сидящего в сумасшедшем доме, но надо не забывать, что такое возвы­шенное безумие в глазах Чехова было выше прозаической рас­судочности.

Какая бы великолепная заря ни освещала нашу жизнь, — говорит доктор больному мечтателю, — все же в конце концов вас заколотят в гроб и бросят в яму.

А бессмертие?

Э, полноте!

Вы не верите, ну, а я верю. У Достоевского или у Вольте­ра кто-то говорит, что если бы не было Бога, то его выдумали бы люди. А я глубоко верю, что если нет бессмертия, то его рано или поздно изобретет великий человеческий ум.

—Хорошо сказано. Это хорошо, что вы веруете. С такой ве­рой можно жить припеваючи даже замуравленному в стене.

X

Отзвуком размышлений Чехова на темы бессмертия, отсве­том его дум над евангельскими утверждениями об «обителях многих» в дому Отца³⁰, является страничка из «Черного мона­ха». Характерно, что и здесь мечта бессмертия опять излагает­ся не от лица человека, мыслящего холодным и спокойным общим мышлением. Здесь мотивировку бессмертия дает при­зрак черного монаха, являющийся переутомленному доценту в галлюцинации, — другими словами, опять это мечта благород­ного безумия.

Черный монах называет Коврина избранником Божиим, слу­жащим вечной правде.

Ты сказал — вечной правде, — переспрашивает ма­гистр, — но разве людям доступна и нужна вечная правда, если нет вечной жизни?

Вечная жизнь есть, — сказал монах.

Ты веришь в бессмертие людей?

Да, конечно, вас, людей, ожидает великая, блестящая будущность. И чем больше на земле таких, как ты, тем скорее осуществится это будущее. Вы на несколько лет раньше введе­те человечество в царство вечной правды, и в этом ваша высо­кая заслуга. Вы воплощаете собой благословение Божие, кото­рое почило на людях.

А какая цель вечной жизни? — спросил Коврин.

Как и всякой жизни — наслаждение. Истинное наслаж­дение в познании, а вечная жизнь представит бесчисленные и неисчерпаемые источники для познания, и в этом смысле ска­зано: «в дому Отца моего обители многи суть».

Но какая вещь является в своем роде классической в смысле показания того противоборства, какое в душе Чехова вели рас­судок и сердце, является его рассказ «Студент».

Вы вспомните эту удивительную миниатюру исключитель­ного настроения, даже среди вещей Чехова. Под вечер холод­ного дня Великой Пятницы молодой студент духовной акаде­мии проходит огородами мимо костра и рассказывает двум женщинам прямо по Евангелию историю отречения Петра и взятия Спасителя. Старые женщины плачут, и сам студент чувствует себя умиленным в сумерках дня великих воспоми­наний. Точно какой толчок заставляет его мистически заду­маться над тем, как «все происходившее в ту страшную ночь с Петром, очевидно, имеет какое-то отношение к этой плачущей старухе».