А.П.Чехов: Pro et contra

Я позволил себе эти небольшие отступления в область ха­рактерного примера, чтобы подкрепить свою мысль о невоз­можности уследить точно, математически, по градусам, сте­пень человеческой религиозной убежденности, неверия или сомнения. Доктор может ставить точнейший диагноз чахоточно­го, потому что при больном всегда его больные бронхи и пора­женные легкие. Юрист может устанавливать злостное или не­счастное банкротство, потому что перед ним точные книги и ося­заемые факты. Как для психиатра иногда неуловима грань нормального и больного мозга, так для психолога загадочна и таинственна человеческая душа, когда она подвергается обсле­дованию со стороны веры. История знает, что в мировых стол­пах веры религиозная убежденность вела вечную и трагиче­скую борьбу с сомнением, что спокойное и кротко поверившее сердце иногда становилось сердцем, переполненным лавой, и это случалось тогда, когда речь шла не о частностях веры, а о таком огромном, основном, первом вопросе, как хотя бы во­прос, есть ли Бог и бессмертие.

XII

Величайший русский мыслитель и богослов Достоевский превосходно подчеркнул в одном месте ту черту осторожности, с какою человек, отдающий себе строгий отчет в своей душев­ной жизни, может говорить о степени своей веры, и вместе от­метил, что главнейшее и самое ценное в религиозной жизни — это пламенность души, неугомонность искания, отсутствие в ней постылой теплохладности. Существует одна глава из «Бе­сов», которую при печатании романа Достоевский, по каким- то авторским побуждениям, выбросил вон. Не так давно она появилась в печати, прошла странно незамеченною и посейчас немногим известна³⁴. Это именно и есть то место, о котором я говорю.

Герою «Бесов» Николаю Всеволодовичу Ставрогину перед одним из его решительных революционных шагов приходит в голову причудливое желание пойти побеседовать с живущим в монастыре, на покое, старым архиереем, слывущим за велико­го христианина и сердцеведца и постоянно посещаемым приез­жающими к нему — и «знатнейшими особами», и «самым простым народом». Излишне говорить, что Достоевскому были издавна дороги два имени — имя Тихона Задонского и Амвро­сия Оптинского, и здесь этот прототип будущего Зосимы из «Карамазовых», где слились в один образ оба старца, — фигу­рирует под незамаскированным именем Тихона.

После некоторого вступительного разговора, порывистого, разбросанного, мало располагающего гостя к симпатиям к стар­цу, в котором он чувствует нечто от юродства, Ставрогин вдруг, некстати, нервно и надрывно, как всегда у Достоевского, вдруг бросает старому архиерею вопрос:

В Бога веруете?

Верую, — спокойно отвечает архиерей.

Ведь сказано, если веруешь, и прикажешь горе сдви­нуться, то она сдвинется. впрочем, вздор. Однако я все-таки хочу полюбопытствовать: сдвинете вы гору или нет?..

Бог повелит — и сдвину, — тихо и сдержанно произнес Тихон, начиная опять опускать глаза.

Ну, это все равно, что Сам Бог сдвинет. Нет, вы, — вы, в награду за веру в Бога!

Может быть, и не сдвину.

«Может быть». Это недурно. Почему же сомневаетесь?

Не совершенно верую.

Как? Вы несовершенно? Не вполне?

Да. может быть, и не в совершенстве.

Ну, по крайней мере, все-таки веруете, что хоть с Бо- жиею-то помощью сдвинете, и это ведь не мало! Вы, конечно, и христианин?

Креста твоего, Господи, да не постыжуся, — почти про­шептал Тихон каким-то страстным шепотом и склоняя еще более голову. Уголки губ его вдруг задвигались нервно и быст­ро.

А можно ль веровать в беса, не веруя совсем в Бога? — засмеялся Ставрогин.

О, очень можно, сплошь и рядом, — поднял глаза Тихон и тоже улыбнулся.

И уверен, что такую веру вы находите все-таки почтен­нее, чем полное безверие. О поп! — захохотал Ставрогин.

Тихон опять улыбнулся ему.

Напротив, полный атеизм почтеннее светского равно­душия, — прибавил он весело и простодушно.

Ого, вот вы как!

Совершенный атеист стоит на предпоследней верхней ступени до совершеннейшей веры (там перешагнет ли ее, нет ли), а равнодушный никакой веры не имеет, кроме дурного страха.

Однако вы. вы читали Апокалипсис?

Читал.

Помните ли вы: «Ангелу Лаодикийской Церкви напи­ши».

Помню. Прелестные слова.

Прелестные! Странное выражение для архиерея, и вообще вы чудак. Где у вас книга? — как-то странно заторопился и зат­ревожился Ставрогин, ища глазами на столе книгу. — Мне хо­чется вам прочесть. Русский перевод есть.

Я знаю, знаю место, я помню очень, — проговорил Тихон.

Помните наизусть? Прочтите!..

Он быстро опустил глаза, упер обе ладони в колени и нетер­пеливо приготовился слушать. Тихон прочел, припоминая сло­во в слово:

«И Ангелу Лаодикийской Церкви напиши: так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Бо- жия; знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч, о, если бы ты был холоден или горяч. Но так как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих».