А.П.Чехов: Pro et contra

Широкое лоно беспредельной степи. На нем копошатся ма­ленькие озабоченные люди. Они раскиданы по ней, точно оди­нокие, редко попадающиеся деревья. Чехова неудержимо при­тягивает каждый из них. И в данный раздельный момент этот «каждый» целиком заполняет его внимание, и он не может от него оторваться, всматривается пристально, глубоко, и изуча­ет. Он все и всех подметит, выберет самое яркое, самое харак­терное — и образ запечатлеется навсегда. И вот стоят они все перед читателем: и жизнерадостный, всем довольный о. Хрис­тофор, и угрюмый, молчаливый обыватель купец Кузьмичев, и племянник Егорушка, и простоватый кучер Дениска, и маль­чонок в красной рубашонке, на четвереньках карабкающийся по холму, и Моисей Моисеич, размахивающий руками, точно ветряная мельница крыльями, и едкая острая фигура его бра­та Соломона, и каждый из извозчиков, и осиянный счастьем прохожий — словом, все множество действующих там лиц и даже предметов. Никого нельзя забыть, но в то же время нико­му нельзя отдать предпочтение, чтобы ради него одного всех остальных вытеснить из наполненного образами воображения. Так и толпятся они, толкают друг друга, и нет никакой воз­можности выделить кого-нибудь в виде центрального лица, вокруг которого они бы все сгруппировались. Хочешь освобо­диться от них, а они навязчиво торчат; хочешь смешать их — получается бешеная пляска больших и малых: стариков, де­тей, людей среднего возраста и самых различных положений, сословий, вероисповеданий и национальностей. Воистину жи­вая энциклопедия, состоящая из множества чрезвычайно ярко очерченных картин и фигур. Спрашиваешь себя: где же при­чина? И вот является и окончательно утверждается эта мысль: да, Чехов велик в анализе, в индивидуализировании, в разъе­динении явлений и лиц, но не в синтезе. Слабо ощущает он связь между ними, и это — еще раз повторяю — совершенно согласуется с тем силуэтом его, который обрисовался у нас на основании воспоминаний и писем. Не только согласуется, но требуется, определяется им.

«Степь» — первая крупная его повесть. Чехов сам пишет, что он очень старался и «трусил», понравится ли она. Да оно и понятно: ведь это был экзамен на «путевость», первое выступ­ление в толстом журнале, да еще в каком! Во главе которого стоял Михайловский. Он дал в этой повести все, что мог, и рез­ко и ярко обнаружил самые характерные свои стороны. В «Степи» мне видится порою как бы символ всего его творче­ства, во всяком случае — предначертание следовавших за нею путей. Вместо степи в дальнейшем будет вся русская земля; вместо путешествующего Егорки — путник-созерцатель, сам Чехов; действующие лица останутся те же, конечно, еще тонь­ше, еще глубже обрисованные и, конечно, в еще большем раз­нообразии; но связаны они будут между собою опять-таки только «пространственно», территориально, но отнюдь не органически (как, например, у Толстого и Достоевского, у ко­торых все образы даны в зародыше в первом уже произведе­нии), отнюдь не единой общей идеей. Дальше мы увидим, как напряженно искал Чехов этой общей идеи и как страдал, не находя ее.