А. П. Чехов в воспоминаниях современников

Комната Евгении Яковлевны, кротчайшей и добрейшей матери А. П . , — с ослепительной чистоты занавесками, швейной машинкой, огромным шкафом и сундуком, где хранилось все, что только могло понадобиться в доме, и с удобным креслом, в котором, впрочем, она редко сиде­ла — неутомимая хлопотунья.

Белая девическая комната Марии Павловны, с цветами и узкой белой кроватью, с огромным портретом брата, занимавшим самое главное место как в комнате, так и в ее сердце. Гостиная с пианино и террасой в сад...

Наконец — кабинет А. П. — с этими светлыми, как его взгляд на мир, окнами, с книгами, письменным столом, на котором, кроме исписанных его причудливым, но разборчи­вым почерком страниц последнего рассказа, лежали планы, чертежи и сметы больниц, школ, построек серпуховского земства, — с этюдами Левитана и покойного Н. П. Чехо­ва — талантливого художника — на стенах.

У Чеховых поражало меня всегда: откуда у этой семьи, начавшей жизнь в провинции, в мещанской обстановке, в бедности, явился такой огромный вкус и такое благород­ство и изящество? Ни одной вещи не было, которая резала бы глаз, ничего показного: какое-то внутреннее достоин­ство чувствовалось в доме и обстановке Чеховых — как и в них самих. Я видела много «литераторских» квартир в Москве и в Петербурге. Обычно они были двух типов: или с поползновением на роскошь, с картинами, обитой шелком мебелью и купленными в антикварных магазинах «ста­ринными» вещами — или же скудно убранные, с остатками селедки на столе и клеенчатой мебелью, из которой вылеза­ла мочалка... Тут — везде чистота, порядок и ничего лиш­него.

Я говорю о мелиховском доме — потому что его уже никто не увидит таким, каким он был. Дом в Ялте — чудом уцелевший — сохранился, и его можно видеть, но мелихов­ского дома уже нет, и нет уже почти никого из тех, кто бывал в нем ⁷.

Сам Чехов очень полюбил Мелихово. В мелиховской обстановке он совсем преображался, и там я никогда не видела у него того рассеянного, отсутствующего взгляда, как в Москве. И в Мелихове — он уже был не зрителем, а активно действующим лицом. Пожалуй, самые светлые его годы связаны с Мелиховым. После тяжелого детства, лишений и скудости, беготни за трехрублевыми гонорара­ми, скитаний по дешевым квартиренкам — он вдруг ощу­тил, что у него есть свой дом, которого не надо менять, из которого не надо торопиться... Он писал о Мелихове:

«Тут все в миниатюре: маленькая липовая аллея, пруд величиной с аквариум, маленькие сад и парк, маленькие деревья — но пройдешь раз-другой, вглядишься и впечат­ление маленького исчезает: очень просторно... » ⁸

Мне невольно приходит в голову аналогия с его малень­кими рассказами: страница-две, а прочтешь раз-другой, вдумаешься — и впечатление маленького исчезает, и какой простор мыслям, настроению, какая широкая картина рус­ской жизни!

Я попадала в Мелихово обычно тогда, когда «гостей» не было. Летом я почти всегда скиталась по Европе. А как раз летом к Чеховым наезжало столько гостей, и званых и не­званых, что иногда укладывать было негде, мать Чехова и Марья Павловна с ног сбивались, а А. П. сбегал в свой крохотный флигелек, чтобы работать без помехи. В этом флигельке, где в одной комнате еле-еле помещался письмен­ный стол, а в спаленке, которую А. П. называл своей «духовой печкой», — кровать, — он написал «Чайку».

Я не боялась распутицы и приезжала обыкновенно, когда в доме была только семья. Помню раз, когда я собра­лась туда в ноябре, Чехов предостерегал меня письмом:

«Я буду в восторге, если вы приедете к нам — но боюсь, как бы не вывихнулись Ваши вкусные хрящики и косточ­ки. Дорога ужасная, тарантас подпрыгивает от мучитель­ной боли и на каждом шагу теряет колеса. Когда я в по­следний раз ехал со станции, у меня от тряской езды оторвалось сердце, и я теперь уже не способен любить» ⁹.

Но когда я не убоялась и приехала — он был очень рад, так как чувствовал, что я любила и его, и его семью, и весь их уклад.

Другой раз как-то мы ехали с Иваном Павловичем ранней весной на станцию из Мелихова десять верст около пяти часов. То сани провалятся и примерзнут, их надо вырубать, то лошади провалятся и примерзнут, их надо вытаскивать.

Мою «неустрашимость» ценили и принимали меня радостно и радушно. Когда в мои приезды А. П. не было дома, он писал сестре: «Таня обязана остаться и ждать меня. Иначе ей будет плохо» ¹⁰ Обычно перед моими при­ездами он посылал мне реестры, чего надо привезти, вроде:

«Милая Таня, привезите две бутылки красного вина, Удельного, 1 ф. швейцарского сыру, одну вареную колбасу и одну копченую, и 1 ф. прованского масла. Обязательно привезите, а то Вам же самим нечего будет трескать. Любя­щий Вас иеромонах Антоний. — Если довезете, то привези­те 2 ф. сыру» ¹¹.

Или: