…А родись счастливой

Вспахав участок, Степан остановил трактор, выпрыгнул из кабины, поглядел на пустые руки Митрича и, не спрашивая ничего, широким махом побежал к углу гаража. За ним, чуя нехорошее, пустился семенить ножками и тот. Эх, надо бы ему там самому копнуть вчера, на ночь глядя! Может, и верно Стёпка учуял там чего… Пошли за ними и Лазарь с Игорем.

Степан двумя тычками лопаты вывернул пласт дёрна, запустил в ямку пятерню, погрёбся, и ухватил за горлышко неглубоко спрятанную бутылку.

– Тащи! Чего сидишь? – задрожал голосом Митрич.

– Минуточку. Давайте всё зафиксирруем, – остановил Лазарь Степана и огляделся. – Запоминаем все: в полуметрре от западного угла гарражного стрроения, на глубине… Какая глубина?

– Штыка лопаты, – подсказал Митрич. – Это двадцать пять сантиметров…

– На глубине штыка лопаты, – монотонно продолжил Лазарь, – обнарружен объект тёмного стекла…

– Кой на хрен объект! – взревел Степан и выдернул бутылку. – Пустая, кажись! – посмотрел он сквозь неё на баню, за которой ещё висело низкое солнце.

– Нет, чего-то в ней есть! Фиксирруем!

Степан грохнул бутылкой об угол гаража, она разлетелась, обдав мужиков слабым духом первача.

– Бумажка, гляди, прилипла к донышку! – крикнул Митрич. – Не затопчи и дай сюда! – Он перехватил у Степана мокрый листок и протянул его Лазарю: адвокат ведь присутствует на месте обнаружения…

– Вы не поверрите, что я сейчас скажу, – глянув в листок, произнёс Лазарь. – Это статья Грражданского кодекса нашей великой дерржавы! Читайте! – И вернул Митричу.

– «В соответствии со статьёй 233 Гражданского кодекса,… так…, – дрожа всем телом прочитал Митрич, – найденный клад поступает в собственность лица, которому… принадлежит земельный участок»… Это значит колхозу! – возвысил он голос и, не в силах от волнения читать дальше, передал листок Игорю.

– «В том случае, если клад был найден кем-либо без согласия на это собственника земельного участка, где клад был сокрыт, клад подлежит передаче собственнику земельного участка», – прочитал Игорь и плюнул в листок. – Чего это значит, Лазарь?

– Это значит, что колхозу, как собственнику земли, прринадлежат осколки найденной нами бутылки и листок извлечения из Кодекса. Ну, и как я полагаю, всё то, что мы ещё можем откопать в усадьбе… И больше это ничего не значит, – заключил адвокат. – А вот и ёщё наследник перрвой очерреди пррибыл, – увидел он вышедшую из «буханки» Любу. – И для неё это ничего не значит.

Глава 33.

«Здравствуй, девочка моя! Моя кровинка! Моя последняя надежда! Я так давно не говорила с тобой! И ещё больше не видела тебя! А так хочется посидеть вдвоём, прижать тебя к груди и всплакнуть от горькой жизни! Почему ты не звонишь и не пишешь? Или этот дурацкий суверенитет и у вас испортил жизнь? Меня он выгнал из Таллинна в Вильнюс и не знаю, куда прогонит дальше. И всё это из-за моей глупости. Зачем я поддалась уговорам и сменила фамилию Викмане на Обрюхова? И некрасиво, и опасно. А всё моя глупая страсть и доверчивость… Прибалты не смотрят на человека, для них главное – фамилия в паспорте. И я теперь для них не человек. А это так тяжело! У меня нет работы, кончились деньги, и твоя маман теперь не знает, как жить и что будет дальше. Обрюхов бросил меня одну, а я столько с ним возилась! Он оказался не столько Никодимом, сколько Негодяем. Осчастливил меня своей противной фамилией и уехал в Россию, кажется в Рязань. А мы ещё не разведены, и я не могу поменять паспорт. Как ты-то, девочка? Так всё и работаешь в своём Великогорске? Есть ли кто-нибудь у тебя сейчас? Сколько можно быть одной? В Москву не собираешься? Я вот хочу продать чего-то из вещей и приехать к тебе. Ты можешь встретить меня в Москве? Напиши поскорее. Или, может быть, сумеешь позвонить? Я живу сейчас у друзей, у них есть телефон. Позвони! Обнимаю тебя и крепко целую! Твоя бедная мама».

Люба отложила письмо, посмотрела на штемпели на потёртом конверте. Господи, письмо болталось где-то больше месяца! Ну, почему она сама не позвонила за это время, у неё же есть и домашний, и рабочий телефоны!? Слава богу, хоть свой написала! А почему она живёт у друзей? Куда делась квартира в Вильнюсе? Там были погромы после битвы за Вильнюсское телевидение, и что? После этого Обрюхов сбежал от неё в Рязань? Ну, почему не пишет?