А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 1

В высокой оценке рукописи как святоотеческого творения Гоголь невольно сошелся с мнением своих современников – Ивана Аксакова и Юрия Самарина, знавших настоящего автора катехизиса и ставивших его, может быть, несколько преувеличенно, наравне с учителями Церкви. Иван Аксаков в 1860 году говорил о значении трудов Хомякова: «Мудрец с младенческой простотой души, аскет, постоянно озаренный святым веселием души, поэт, философ, пророк, учитель Церкви, Хомяков, как и в порядке вещей, был оценен при жизни очень немногими, но значение его будет расти с каждым годом. Его слово еще звучит, несется через современные поколения к поколениям грядущим…»

Юрий Самарин писал в предисловии ко второму тому сочинений Хомякова: «В былые времена тех, кто сослуживал православному миру такую службу, какую сослужил ему Хомяков, кому давалось логическим уяснением той или другой стороны церковного учения одержать для Церкви над тем или другим заблуждением решительную победу, тех называли учителями Церкви».

Религиозное мировоззрение Хомякова основывалось не только на глубоком знании святоотеческих писаний, но и на живой, горячей вере, на практической жизни в лоне Русской Православной Церкви. Об этой особенности единодушно свидетельствуют близко знавшие его. «Церковь была для него живым средоточием, из которого исходили и к которому возвращались все его помыслы; он стоял перед ее лицом и по ее закону творил над самим собою внутренний суд» (Юрий Самарин). «В нем поэт не мешал философу, и философ не смущал поэта; синтез веры и анализ науки уживались вместе, не нарушая прав друг друга; напротив, в безусловной, живой полноте своих прав, без борьбы и противоречия, но свободно и вполне примиренные. Он не только не боялся, но признавал обязанностью мужественного разума и мужественной веры спускаться в самые глубочайшие глубины скепсиса, и выносил оттуда свою веру во всей ее цельности и ясной, свободной, какой-то детской простоте» (Иван Аксаков).

Значение Хомякова состоит не только в том, что он, мирской человек, писатель, оказал значительную услугу Русской Православной Церкви в ее самоопределении перед лицом инославия; его работы являются целым этапом в развитии русской религиозной мысли, отсюда ведет свою родословную новая философско-богословская школа конца XIX – начала XX века.

Катехизический трактат Хомякова в нашу эпоху приобретает новое, сугубо современное звучание: он противостоит, с одной стороны, всем попыткам раскола Церкви, с другой – попыткам «соединения» якобы разделенных Церквей. На бесплодность как того, так и другого указывает само название трактата: «Церковь одна». И если мы прибавляем к слову «Церковь» определение «Православная», то лишь в силу существования в христианском мире отколовшихся от нее частей. По словам Хомякова: «Когда исчезнут ложные ученья, не нужно будет и имя Православия; ибо ложного Христианства не будет».

О. Л. Фетисенко Неизвестный отзыв преподобного Амвросия Оптинского и иеромонаха Климента (Зедергольма) о Хомякове

Когда говорят о теме «Оптина пустынь и славянофилы», главным образом подразумевают преп. Макария Оптинского (1788–1860) и семью Киреевских – яркий пример синергии церковной и светской культуры. Пожалуй, кроме И. В. и П. В. Киреевских, из старших славянофилов никто в Оптиной «замечен не был». Гораздо теснее связь их с Троице-Сергиевой лаврой и Московской Духовной академией[943]. В истории изучения «оптинской» (и шире – церковной) темы заметна следующая тенденция: взгляд светских исследователей направлен преимущественно на выявление и xapaктеристику творческих и биографических связей писателей с монастырем и старцами, церковные же писатели и агиографы используют литературные сюжеты в «апологетико-катехизических» целях, для того чтобы показать: глубокая религиозность не мешает литературному творчеству. В обоих случаях центр тяжести оказывается смещенным в сторону великих посетителей[944], а не обитателей монастыря. Так, долгое время больше писали о том, что Достоевский думал о русских монастырях вообще и об Оптиной пустыни в частности, нежели о том, как воспринимали в Оптиной его самого и его произведения[945].