Важно отметить, что «ответное» восприятие зачастую вызывается не конкретным отзывом о России иностранца, а вообще моделью России, представленной во множестве разнородных иностранных текстов. Еще М. В. Ломоносов замечал: «Немало имеем свидетельств, что в России столь великой тьмы невежества не было, какую представляют многие внешние писатели»[896]. Указание на «многих внешних писателей» подсказывает, что мнение о стране воспринимается как коллективное, массовое представление, а произведения отдельных авторов как частные выражения этого представления. Видимо, на этом основании Ф. Н. Глинка утверждал, что иностранец не может стать, например, добросовестным автором описания российской истории. «Историк Отечественной войны должен быть русским, – рассуждал Глинка в “Письмах к другу”, – чужеземец со всею доброю волею не может так хорошо знать историю русскую, так упоиться духом великих предков россиян <…>
Реакция на иностранное восприятие может выходить за рамки прямого отклика. Она становится предметом внутрилитературной полемики – более сложной формы усвоения инокультурного материала. В 1858 году «Современник» опубликовал критическую статью о книге А. А. Гаряйнова «Что такое г. Тьер и нашествие его на Россию» (СПб., 1858), которая в свою очередь являлась критическим разбором труда французского историка о войне 1812 года. При всем сочувствии А. А. Гаряйнову, «человеку 12 года», который не раз выступал, защищая Россию «от клевет», критик «Современника», явно находя манеру автора анекдотичной, делает подборку особенно поразивших его полемических фигур Гаряйнова, нацеленных на Тьера: «лжец и хвастун»; «всегда дерзкий и ветреный историк»; «как не пустить крови сочинителю таких нелепостей!»[898]. Тон статьи превращается в совершенно уничтожающий, когда речь заходит о том, что книга Гаряйнова «должна перевестись на иностранные языки и пошлется в чужие краи»: «Не лучше ли не делать этого? Нам кажется, что она может более повредить делу, нежели защитить его»[899]. Понятно, что «Современник» выбирает предметом критики манеру автора, а не цель его сочинения. В ситуации возникшего межлитературного диалога журналист не желает допустить, чтобы российская сторона была представлена столь неискушенным полемистом.
Впрочем, борьба с «западными мнениями» часто выходила за пределы публицистики. В беллетристике даже появился специальный прием, который мы назвали бы имитацией чужеземного взгляда. М. Н. Загоскин в романе «Рославлев, или Русские в 1812 году» (1831) вводит в круг персонажей несколько французских героев и имитирует французское восприятие России. Французский барон из дипломатического корпуса утверждает, что Петербург не может называться европейским городом и русские стараются во всем походить на французов; французский путешественник представить не может, что в России бывает тепло; французский шпион уверяет, что Россия не способна противостоять Наполеону. Наполеон называет русских, поджегших Москву, «варварами» и «скифами». Для большего эффекта у Загоскина подобными именами называют русских почти все французские военные. Гвардейский офицер особенно находчив в эпитетах: «Они не варвары, а дикие звери!.. Мы думали здесь отдохнуть, повеселиться… и что ж? Эти проклятые калмыки… О! их должно непременно загнать в Азию, надобно очистить Европу от этих татар!». М. Н. Загоскин явно считает высокомерное отношение французов к русским обстоятельством настолько оскорбительным, что оно может подготовить русское общество к войне против Франции, чтобы французы поняли, «что они ошибаются».[900]