Без спора, как считал А. С. Хомяков, беседа «жива быть не может». Наступает время критики, и надо, наконец, задуматься о тайне «русского духа», который «создал самую русскую землю в бесконечном ее объеме. <…> Русский дух понял святость семьи и поставил ее, как житейскую и незыблемую основу всего общественного здания; он выработал в народе все его нравственные силы, веру в святую истину, терпение несокрушимое и полное смирение. <…> Нам предлежит подвергнуть все шаткое здание нашего просвещения бесстрастной критике наших собственных духовных начал и тем самым дать ему несокрушимую прочность».[924]
Такие задачи, неподъемные для совсем небольшой группы зачинателей нового журнала, ставил А. С. Хомяков в области содержания предстоящей журнальной коммуникации. Ее эффективность он видел в критическом рассмотрении национальных основ бытия, очищения их от внутренне чуждых заимствований и «лжи западного мира», в возвращении к основам веры. Поэт и мыслитель настаивает на диалогической форме этого процесса, когда убеждения усваиваются с помощью как рациональных аргументов и фактов, так и образных сравнений, элементов сатиры и юмора.
Относительно вновь организуемого журнала ставились такие задачи: критика, рассуждения, исторический рассказ, повесть, стихи – все это должно входить в состав журнала, так как формы «человеческой беседы неисчислимы». Как бы предвидя нынешнюю печатную и электронную коммуникацию, заполненную развлекательными и юмористическими текстами, без которых, по мнению современных коммуникаторов, и часа не проживет нынешний россиянин, А. С. Хомяков обращался к россиянину своего времени: «Но тебе, конечно, случалось не раз, любезный читатель, проводить с друзьями вечера, на которых не было рассказано ни одного анекдота, не пропето ни одной песенки, и все-таки вечера оставляли в тебе приятные и добрые впечатления, и ты не роптал, а был доволен»[925].
Автор предисловия к журналу предлагает читателю принять как данность то, что в беседе (мы бы сказали: в коммуникации. –
Характерно, что в ряде книжек «Русской беседы» А. С. Хомяков выступал и как поэт, и как публицист, и как историк, научный исследователь и переносил из самой жизни на коммуникацию свой опыт и образ[927] пытливого и эрудированного собеседника, художника устного слова. Идеи общественного развития он облекал и в научную, и в публицистическую, и в сугубо художественную форму, не давая читателю соскучиться. Даже в разделе «Смесь» помещал произведения, несущие славянофильские идеи, выстроенные в форме диалога, что, по его мнению, должно было усиливать эффект сообщения, соборности.
В основе этого эффекта лежала глубокая связь высокого и низкого, логического и жизненно-эмоционального как в самом построении речевой коммуникации, так и во внутреннем их содержании. Эта связь потеряла бы свою значимость и духовный смысл, если бы подобное разнообразие («смесь») лишено было нравственного сообщения, нравственной связи журналистов, авторов текстов с читательской аудиторией. Сообщение происходит, когда коммуникация не нацеливается преимущественно на освещение развлекательных, сенсационно-разоблачительных или анекдотических тем и ситуаций. Против откровенной эксплуатации такого материала резко выступал автор и издатель А. С. Хомяков. Он понимал, что это особенно цинично и недопустимо, когда общество переживает период исторического перелома, социально-экономических реформ, пересмотра человеческих ценностей, становления национальной идеи в новых условиях.
Назрела необходимость изучения наследия создателя всеобъемлющей отечественной концепции диалога цивилизаций эстетико-публицистической системы славянофилов. Современная Россия занята поиском национальной идеи, но многие печатные и электронные издания строят свою коммуникацию с аудиторией преимущественно на западных примерах легкого, необязательного, щекочущего нервы диалога, не свойственной русской культуре греховной образности и непременной анекдотичности.
Важно подчеркнуть, что диалогичность высокого и низкого, глубоких общественно-политических, научных начал коммуникации и ее смеховых аспектов в книгах «Русской беседы» проявлялись двояко: с одной стороны, диалогичность структурная, по отношению к каждой книге журнала, а с другой – диалогичность внутри определенных текстов, помещенных в каждую книгу, определенная их перекличка, полифонизм.