А «Скорая» уже едет (сборник)

– Да не начинаю я. Ты все ж меня послушай – я, хоть людей и не лечил, а на «Скорой» поболе тебя вкалываю. Лиса знал еще с тех пор, когда он сюда еще практикантом шастал. Гнилой он человек, пустой, а злопамятный – ууу! Как врач-то сам он не ахти – помню, песочили его чуть ли не каждую смену, да и фельдшера поругивались. Тогда он тихий ходил, с каждым за руку здоровался, а тем, кто долго работает, так чуть ли не в пояс кланялся. Это потом, когда его в заведующие двинули, гонору набрался – на вонючей козе не подъедешь. Только сам-то он понимает, что весь его гонор – дутый. Пустой он внутри, пустой, и без благословения сверху часу на своем кресле не продержится. Вот и готов сгноить любого, кто слово против скажет – лишь бы самому не погореть.

– Дядь Миш, ты б чего нового сказал.

– Ты погоди, не перебивай…

– Бригада шестнадцать, «Акации», – ожил динамик. Степан поднял руку, извиняясь:

– Шестнадцатая слушает.

– Вам вызов – улица Долинная, дом тридцать шесть с буквой «г». Там три года, трудно дышать.

– Вызов приняли. Где встречают?

– Нигде вас не встречают.

– Телефон хоть сотовый дали?

– Ничего нам не дали, – в голосе диспетчера отчетливо слышалось раздражение. – Вызов получили – езжайте!

– Совсем охренели! – гневно влез водитель. – Да на Долинной мы этот адрес полгода искать будем, там ни номеров, ни названий! Лес там!

– Аня, там адрес найти невозможно, особенно ночью.

– На месте разберетесь, шестнадцатая, – холодно ответила диспетчер. – Не засоряйте эфир.

Александров, дернув желваками, нажал тангенту:

– Анна Петровна, старшего врача пригласите.

Рация хранила многозначительное молчание.

– «Акация», шестнадцатую слышите?

– Что тебе не ясно, Александров? – раздалось в кабине.

– Я сказал – позови старшего врача, – зло произнес Степан. – Вы как вызов вообще принимаете? Почему вызов дается моей бригаде в другой конец города, когда шестая и первая на станции? Вы представляете, сколько мы ехать будем?

Рация молчала.

– Тварь, – с ненавистью сплюнул врач. – Дядь Миш, мигалку и сирену врубай, как подъезжать будем – может, услышат и встретят.

«ГАЗель» сорвалась с места и покатила по пустой ночной улице.

– Ну и как тебе это, Степан Андреевич? – спросил водитель, когда машина вылетела на проспект, пугнув сигналом бродячую собаку. – Подстава же чистой воды.

– А что делать? – усмехнулся Александров. – Не ехать, что ли?

– Все Лис, сучья морда! Печенью чувствую, его работа… он же старший врач сегодня, так?

Степан кивнул, поправляя висящий на шее фонендоскоп. Разумеется, кто же еще? Самостоятельно диспетчера бы не отважились, даже при своей легендарной наглости, задержать тяжелый вызов и послать на него бригаду из совершенно другого района, при наличии свободных. Несомненно, распоряжение свыше.

– Вот, пожалуйста. Попомнишь еще мои слова.

– Дядь Миш, не капай на мозги, а? – устало попросил Степан. – Твою мысль я давно понял, не рассусоливай. Давно уж знаю, что весь персонал делится на жополизов, молчащих и уволенных. К первым я в жизни не относился, молчать не умею… а уволят, да и хрен с ними! Зато себя уважать не перестану.

– Правильно говорите, Степан Андреевич, – донесся голос Иры из салона. – Жалко, я вас поддержать не могу, сами знаете…

Куда уж ей – двое детей, мужа нет, пашет на две ставки. Александров кивнул.

– Если тебя выпрут, я, может, тоже с этим делом завяжу, – внезапно сказал дядя Миша, бросая машину в поворот.

– Не шути так.

– А и не шучу. Устал уже. Больше полжизни этой работой живу, да вот только оставить тут жизнь как-то не хочется. И напоследок, глядишь, может, и скажу Лису чего откровенного, при всех – давно уж язык чешется, да все никак наглости не наберусь.