А в остальном, прекрасная маркиза…

У Любы и Никиты, брата и сестры, восьмилетняя разница в возрасте. Ей четырнадцать, ему соответственно двадцать два. Он учится в институте, она – в восьмом классе. Отношения у них товарно-денежные. Люба почистит ботинки брату, отутюжит сорочку, пришьет пуговицу – он ей деньги. Никита подрабатывает в компьютерной фирме и в финансах не стеснен. Обоим выгода. От родителей и бабушки они свои сделки держали в тайне, потому что те наивно гордились: ах, как сестренка любит братика, туфли ему полирует, и с грязной куртки пятна смывает, и никому не позволяет Никитины футболки гладить, только сама. Воспитали деток на зависть.

С точки зрения Никиты, Люба была обязана бескорыстно за ним ухаживать. Но Никита не жадный, а девчонке карманные деньги нужны. Бабушка и мама с папой, конечно, тоже дадут, но с расспросами: на что, зачем, ты уверена в необходимости этой вещи? А бабушка еще ввернет про мещанство и обывательскую страсть к одежде и предметам обихода. Мол, не интеллигентно у других людей вызывать зависть из-за обладания престижной вещью. Надо пробуждать зависть своим умом и талантами, чтобы все за тобой тянулись и совершенствовались. Куда притянулась бабушка, до чего досовершенствовалась, известно – пенсии не хватает на лекарства.

Люба обязана ублажать брата, потому что родилась позже, и он много из-за нее претерпел. То время, когда ему было восемь, сестру принесли из роддома, Никита помнит отдельными картинками и острыми переживаниями. Дома все переменилось, из центра любви и ласки его отодвинули на обочину. Мама и бабушка вертелись вокруг кроватки, в которой лежало кричащее глупое существо. И ему втолковывали: ты должен любить сестричку, ты должен заботиться о Любашеньке. С какой стати? Без этой орущей куклы, дующей в штаны, ему жилось гораздо лучше. Хорошо, хоть папа его понимал. По выходным хитро подмигивал: давай оставим женщин и предадимся мужским утехам? И хотя утехи представляли собой поход в зоопарк, в детский театр, в парк с аттракционами или на снежную горку, для Никиты они были восстановлением справедливости, то есть сосредоточения внимания на нем, любимом.

Еще один кошмар Никитиного детства: посмотри за сестренкой. Это когда маме или бабушке требовалось удалиться на кухню, сходить в магазин, поговорить по телефону, и его заставляли сидеть с Любой. Три минуты – максимальное время спокойного терпения, после хочется капризную девчонку пристукнуть. Сейчас родители вспоминают с благодушным смехом, как он дал пятимесячной Любе газетные листы, которые шуршали и отвлекли ее от рева, как годовалой Любочке заклеил рот скотчем, чтобы не вопила, как трехлетнюю посадил в ванную и разрешил пустить воду, как в пять лет вручил ей ножницы – поиграй в парикмахерскую. А тогда они, родители и бабушка, вопили как резаные, наказывали его, ставили в угол. Ребенок измазался типографской краской, в которой свинец, ручки в ротик тянула! Из-за скотча и при внезапном насморке могла задохнуться, чудом не утонула в ванной, не выколола глаза ножницами, только в трех местах до плеши волосы отхватила.

У Любы имелся свой список претензий к брату. Никита, когда она была маленькой, регулярно отвешивал ей подзатыльники. А родители не заступались, потому что она, видите ли, первой начала кусаться и щипаться. Брат распоряжался телевизором, смотрел футбол и не давал переключаться на мультики. Он запросто мог взять ее фломастеры или выдрать листы из альбома для рисования. Но стоило Любе позаимствовать у него калькулятор или плейер, вопил и грозил кулаками. Однажды попросила его: «Побей, пожалуйста, Колю Суркова, чтобы он в меня влюбился». Брат отказал. Сказал, что будет только тех пацанов наказывать, которые к Любе пристают. А для любви – пусть сама выкручивается. Коля Сурков на Любу – ноль внимания, дружил с Настей, что отравляло Любе ее счастливые детсадовские годы и первый-второй классы.

Но теперь все их – брата и сестры – потасовки, взаимные упреки, жалобы родителям в прошлом. У Никиты взрослая жизнь, у Любы – свои девичьи заботы. Они мирно сосуществовали и, к взаимному удовольствию, обменивались: услуга – деньги, деньги – услуга.

Малину испортила бабушка.

Никита собирался выйти из дома:

– Люб? Где моя черная майка и джинсовая рубашка?

– В чистом белье, не глажены.

– Так погладь!

– Пять рублей за майку и десять за рубашку.

– Почему это у нас цены возросли?

– Рубашку гладить в три раза сложнее, чем майку. В стране инфляция. Даже врачам и учителям зарплату повысили. Мне тоже прибавь. И за чистку обуви тоже.

– Крохоборка!

– Не мелочись, братик! Итак, глажка: майка – пятерка, рубашка – чирик, брюки со стрелочками – двадцать рублей, джинсы – пятнадцать. У тебя на джемпере дырочка, могу фигурно заштопать, видно не будет – за тридцатник. Ботинки замшевые…

И тут они услышали бабушкин возглас:

– О ужас!

Бабуля стояла в дверях, заломив руки, смотрела на них как на преступников. Родных, любимых, но бандитов, застигнутых на месте преступления.

– Вы… вы, – заикалась она. – За деньги… брат сестре… Люба Никите… как чужие, как деляги…