А в остальном, прекрасная маркиза…

– А что такого? – быстро одевался в то, что подвернулась под руку, Никита. – У нас нормальный маленький семейный бизнес.

– Я же немного беру, – оправдывалась Люба, – только сегодня повысила цены.

– Да как вы можете! – шумно вздохнула бабушка.

Полную грудь воздуха набрала. Значит – морали станет читать добрых три часа.

– Опаздываю! – прошмыгнул мимо бабушки Никита.

– Мне к Насте надо, подготовиться к контрольной по химии, – рванула следом Люба.

Бабушка осталась одна, с большим неизрасходованным потенциалом эмоций и нравоучений. Она нервно ходила по квартире, затем решительно сняла трубку телефона и набрала рабочий номер дочери.

– Лиля?

– Да, мама?

– Не знаю, как и сказать. У нас трагедия.

– Что? Дети? – похолодела Лиля, и одновременно ее бросило в жар. – Что с ними?

– Они разложены.

– Как разложены? Где, кем разложены?

– Капитализмом, рыночными отношениями.

– Ничего не понимаю! Скажи мне: они живы, здоровы?

– Только физически.

– Мама! Ты напугала меня до судорог!

– Есть чему пугаться! Никита платит Любе за утюжку его вещей и чистку обуви! – драматическим голосом сообщила бабушка.

Лиля и ее муж догадывались, что Никита небескорыстно подбрасывает Любаше деньги, но большой трагедии в этом не видели. Точнее – у них не выработалась оценка подобным взаимоотношениям. Однако их предыдущий родительский опыт говорил о том, что, чем меньше вмешиваешься, тем больше толку. На сторону сына или дочери становишься – только распаляешь детские склоки. Чохом, обоим, не разбираясь, выдать по первое число – шелковыми становятся. Запрутся в своей комнате, шушукаются, и любовь-дружба возвращается на почве осуждения жестоких родителей.

– Дочь? Лиля, ты меня слушаешь?

– Да, мама. Не нервничай, пожалуйста!

– Как не нервничать? Я на грани гипертонического криза или даже инфаркта!

– Выпей лекарство, успокойся. Мы обязательно разберемся. Придем вечером и поговорим с детьми.

– Надо что-то делать! Решительное!

– Конечно. Спасибо, что позвонила! У меня срочная работа. Целую!

Лиля явно недооценивала серьезности случившегося.

Бабушка отправилась на кухню чистить картошку к ужину. Руки дрожали, нож сорвался и ударил по пальцу. Бабушка швырнула нож и недочищенный клубень в мойку, снова вернулась в большую комнату, к телефону.

Звонила зятю:

– Пригласите, пожалуйста, Краморова Станислава Геннадьевича! – официально попросила она.

– Анна Прокопьевна, это я.

– Станислав! У нас большое горе!

– Лиля? Дети? – всполошился, как и дочь несколько минут назад.

– Дети.

– Где они? Что с ними?

– Ушли по своим делам.

– Но с ними все в порядке?

– Совершенно не в порядке! Мне стало известно об их извращенных отношениях.

– Чего-чего?

Анна Прокопьевна не заметила, как свалилась салфетка с открытой ранки на пальце.

– Ой, весь телефон кровью залит!

– Что там у вас происходит? – орал Станислав. – Какие извращения? Откуда кровь? Говорите немедленно!

– Не кричи! Хотя поводов для беспокойства предостаточно. Кровь из моего пальца, я порезалась. Но это дела не касается. Должна тебе сообщить, что твой старший сын платит твоей младшей дочери! Деньги! За каждую мелкую услугу, которую любящая сестра должна любящему брату…

– Ах, это! – облегченно вздохнул Станислав.

– Да, ЭТО! Не надо закрывать глаза на симптомы, которые в будущем приведут…

– Анна Прокопьевна, все понял, разберемся, сегодня же. У вас все? Чертова прорва работы, зашиваюсь, извините! До встречи!

Такие они занятые! Дочь и зять. Когда дети гибнут, не может быть других забот!

Станислав считал свою тещу доброй и самоотверженной женщиной. С одним исключением: с ней нельзя говорить о политике, сравнивать советское время и настоящее. Никакие доводы не могли прошибить бетонную преданность Анны Прокопьевны прошлым ценностям.

Недавно Люба ее спросила:

– Бабушка, а где в советское время была сырокопченая колбаса?

– В праздничных заказах.

– Это специальные магазины?

– Нет, продуктовые наборы, которые давали к праздникам.

– Значит, в простых магазинах ее не было? – уточнила Люба.

– Не было, – вынужденно призналась бабушка.

– А где была?

– Я ведь уже объяснила.

– Но я не понимаю! Если выгодно делать колбасу, если люди ее покупают, то почему не выпускать?

– Потому что внимание уделялось не деликатесам, без которых люди прекрасно обходились, а бесплатным здравоохранению, санаторно-курортному лечению, образованию, поддерживанию низких цен на коммунальные услуги, достойным зарплатам и пенсиям.

– Все равно не понимаю! Вот есть у тебя достойная зарплата, и ты хочешь вкусной колбасы. Но купить не можешь?

– Иногда выбрасывали полукопченую, – вспомнила Лиля. – Слово-то какое – «выбрасывали», как собакам. Мы давились в очередях. Две трети моей молодости прошло в очередях.

Ситуация повторялась. Бабушка багровела от возмущения: в родной семье точно во вражеском окружении. Всем становилось ее жалко, и, как могли, спускали дискуссию на тормозах.

Люба прекрасно знала, что вечером предстоит разбор полетов. Почему ей одной отдуваться? А Никита ни при чем?

Она позвонила брату:

– Никитулечка! Родненький, приезжай, а?

– Мне некогда.

Как же! Слышно, музыка гремит, с приятелями зажигает в баре.