a voice

Мистер Сайлент вломился в нашу жизнь без стука. Я, Микель, Дэнни и Райан сидели в одной машине, наблюдая, как в другую сажают наших сестер.

Нас четверых поселили в квартиру на двадцатом этаже. И так как каждый был невольным заложником своих кровных уз, за нами никто не присматривал. Если попытаешься сбежать, они убьют и тебя, и твою сестру. Если с сестрой что-то случится, ты автоматически терял свою ценность.

Днем мы фасовали наркотики. Мет, крэк, марихуанна, кокаин. Вечером к нам приходил Дэйв, толстый мужик в коричневой куртке. Он давал нам список с координатами для закладки товара, телефон с навигатором, зеленую ветровку, пустой маскировочный кейс и наставление о том, что не нужно оборачиваться более двух раз в минуту.

***

Мой лоб – алюминиевая сковорода, поставленная на плиту десять секунд назад. Мои ноги – две ватные палочки. Забитые руки отзывались ноющим спазмом. Мурашки облепили всё мое тело строями телесного цвета. Где-то там, под ветровкой, джинсами и футболкой, я дрожу, жалко пытаясь согреться.

Я иду, приложив ладонь к животу в ответ урчащему спазму. Голова прижималась к груди, кулаки в карманах грели онемевшие пальцы. Я пуст, как сувенирная банка с морским воздухом. Ничтожен, как обещание о низком проценте по кредиту.

В нескольких метрах от меня, под бледнеющим фонарем, звенела передвижная тележка, заклеенная красными баннерами с картинками мясных деликатесов, присыпанных луком, красным перцем и зеленью. Над всем этим великолепием виднелась надпись «Халяль-кебаб».

Мужчина, чьи уши и нос походили на мультяшку из «Истории игрушек» мистера картофельную голову, яростно сотрясал дышащее паром алюминиевое сооружение своим большим ножом, которым можно было освежевать бурого медведя средних размеров. Лезвие отражало падающую на него желтизну и тускнело в местах прилипшей к поверхности зелени. Прежде чем открутить очередной шуруп, мужчина щурил глаза, всматриваясь в прорезь. Он ругался на дикарском языке и с сильным нажатием кряхтел сквозь сомкнутые зубы, выкручивая рукоятку против часовой стрелки. Волосы на его лице были темнее и гуще, чем у меня на лобке. Фигура галла, упавшего в детстве в чан с эликсиром. Лицо, уставшее и сердитое, будто его только что разбудили и заставили раскручивать слизанные кем-то до него шурупы.

– Простите, – прокашлялся я. – У меня совсем нет денег…

В доказательство я выворачиваю свои сырые карманы.

Мужчина оборачивается ко мне с выражением щекастой сторожевой. Его верхний подбородок властно возвышался над нижним, демонстрируя свое превосходство. Взглянув на меня, мужчина смягчился в лице. Его пухлые губы изображали улыбку, на лбу проявилась морщинистая гармошка в шесть или семь смайликов-скобок.

– Ай-ай-ай! Ай-ай-ай. Совсем нет денег. Бедный, бедный, мой малчик, – сказал он с каким-то восточным акцентом.

Мужчина со звоном открыл крышку одного из своих ящиков, откуда вырвался запах мясной начинки, на который тут же откликнулся мой желудок.

– Ай-ай- ай.

Мужчина опустил металлические щипцы в контейнер и достал оттуда купающийся в пару треугольный сверток. Слоеное тесто светло-коричневого оттенка, присыпанное маленькими темными семечками, светилось в моих глазах ярче фонарной лампы, словно нимб многострадального полубога, изображенного на иконах.

– Ты, наверное, очен голоден?

– Да, сэр. Спаси…

– А вот мои дети сыты.

Его улыбка теряла искренность, глаза все сильнее сужались в презрении.

– Я с охотой поделюсь с тобой, если ты разомнешь мои булки, которые я надрываю сдэс изо дня в день, жалея таких вот попрошаек.

Далее последовал монолог о тяжелой судьбе его большой семьи, нелегких деньгах, милосердии и несправедливости. Слова сыпались из его рта, объединяясь в непрерывный поток ругательств. Мужчина сгонял на мне усталость и злость за все прожитые им дни, месяцы и годы своей жизни. В словах часто проскакивали непонятные фразы, подкрашенные его акцентом, от чего мне становилось смешно. Давай вынимай, пока еще есть кому слушать. Давай, пока я еще жив.

– Мои дети сыты, потому что я не кормлю бесплатно. Я не благотворитель! – кричал он, размахивая перед моим лицом щипцами с мясным конвертом.

Из его речи я понял, что кто-то у него на родине только сидит и ждет, пока он отошлет им вымученные на улице деньги. Что он надрывал здесь свой зад, чтобы дети окончили школу, поступили в университет и выросли нормальными людьми. Тогда бы им не пришлось вставать до рассвета, чтобы печь эти чертовы конверты, как их отцу. Чтобы в благодарность за заботу, дети смогли позаботиться о нем в старости. Чтобы каждый мог позволить себе большую семью.

Видимо, у них так принято. Дети – это их все. Нет ничего важнее потомства. Лучшие дети – успешные дети. Его дети. Много детей.

Мужчина время от времени называл их имена, состоявшие, в основном, из несозвучных между собой согласных звуков. Давай говори. Я еще здесь. Стою и слушаю тебя. Я знаю о твоих детях больше, чем о ком бы то ни было.