В следующую ночь, отужинав один в джиндабайнском ресторане, где я сидел между трех гигантских экранов, на двух из которых транслировали футбольный матч, а третий являл миру страдания хрупкой молодой блондинки (дело происходило на бальнеологическом курорте в Португалии), я потом за ночь перебрал в уме все данные о смерти барана, которыми располагал, и пришел к выводам, отличным от того, который в первый момент извлек из происшедшего Роджер Роач (хотя как знать: он и сам, поразмыслив, мог прийти к тому же результату). Тут надобно отметить, что я никогда раньше не принимал участия во вскрытии бараньего трупа, так что познания мои в данной области ограничены. И все же, когда я перебирал в уме впечатления той сцены, меня чем дальше, тем больше поражала одна деталь, которой Роджер Роач, по-моему, не уделил должного внимания: брюхо у барана было непомерно раздуто. Так вот, мне вспомнилось, что в романе Томаса Гарди «Вдали от обезумевшей толпы» у баранов появились те же симптомы, но героиня Батшеба в последнюю минуту спасла их тем, что, преодолев отвращение, проткнула кожу на брюхе, чем освободила от недуга. Может быть, и у барана, что валялся близ границы Национального парка Костюшко, непомерное вздутие брюха произошло уже после смерти, вызванной заворотом кишок. Но если баран издох не вследствие нападения собак, а от того, что я антинаучно назвал бы «болезнью Батшебы», это могло бы объяснить беззаботность, с которой его сородичи продолжали пастись, а наличие глубокой раны, равно как и выклеванный глаз, как полагает и сам Роджер Роач, было следствием того, что какие-то падальщики подоспели уже потом.
В туристическом автобусе, что курсирует между Джиндабайном и Кумой, хотя, кажется, это было в другом, когда я уже ехал из Кумы на Канберрский вокзал, место рядом со мной заняла до крайности хорошенькая и зажигательная девушка, она уселась на сиденье по-турецки и непрестанно вертелась, покачивала головой, одной рукой ероша свои волосы, другой массируя собственное бедро в ритме музыки, слышать которую я не мог. А прямо напротив Канберрского вокзала под большими деревьями, облетавшими от могучих порывов теплого ветра, я насчитал ровно тринадцать какаду, топавших по грядке сернистого цвета среди зеленеющего травой газона.
30
Я шел по Джордж-стрит в сторону квартала Рок, что у подножья Сиднейского моста Харбор-Бридж, меня туда всегда тянуло, хотя мне не по душе перемены, которые там произошли за последние годы. Джордж-стрит — трасса почти прямая, она ведет с севера на юг, через неравные промежутки пересекаемая другими, как правило, под прямым углом. Мой отель находился на южной оконечности этой улицы, невдалеке от вокзала, на самой границе — а теперь, пожалуй, уже и в пределах — расширяющегося китайского квартала. На углу улиц Джордж и Гоулберн навстречу мне попалась молодая китаянка, распространявшая рекламные листовки с таким безразличным видом, будто ее нынешний работодатель — какой-нибудь торговец мебелью, а между тем ее листовки расхваливали эскорт-агентство. Оно носило многообещающее название