А. З.

Обшарив одежду Хрипатого, Максим перевернул его на живот. Запустил руку под куртку. За поясом штанов, под рубашкой, нащупал сложенный лист бумаги. А вот и карта. Максим расстелил её на земле и понял, почему уголовник постоянно куда-то уходил. Он пытался нанести на карту маршрут, по которому проводник вёл братву. На бумаге просматривались вдавленные линии, начерченные то ли сучком, то ли ногтем.

Помнится, Жила не верил, что охотничья заимка существует на самом деле. Хрипатый отлучился ненадолго, а потом вернулся и кивнул, мол, идём на заимку. Он ошибочно связал название детского оздоровительного лагеря «Соколиная башня» с охотой. Потом Жила подверг сомнению слова Максима о болоте. Хрипатый снова кивнул. Он явно разбирался в условных графических обозначениях, но не сумел сориентироваться на местности, иначе сообразил бы, что болото в одной стороне, «Соколиная башня» в другой стороне, и чтобы туда попасть — не надо идти через топи.

Спрятав находки в карманах своей куртки, Максим перекатил Хрипатого снова на спину и приблизил лицо к его лицу:

— Чужому несчастью радуется только тварь. Я ненавижу тебя. Знаешь, за что? За то, что впервые в жизни я чувствую себя тварью.

С горем пополам поднялся, постучал кулаком по колену: не смей меня подводить! И спустился с бугра.

Аномальная зона будто читала мысли Максима. Он не осматривался, не выбирал дорогу, просто шёл как придётся, брёл наугад. Немного погодя перед ним возник засохший вяз. Максим втиснулся в тёмную расщелину в стволе и на что-то наступил. Вот так сюрприз! Рюкзак! Удивление сменилось тревогой: а вдруг Шнобель или кто-то другой нашёл охотничий нож и перепрятал?

Вытянув руку вверх, Максим нащупал рукоять. Вздохнув с облегчением, выдернул клинок из прогнившей древесины и тяжело опустился на торчащий из земли корень. В рюкзаке куча мусора. В термосе, судя по весу, кофе на донышке. В кобуре ракетница с сигнальными патронами. В аптечке беспорядок.

Максим принял обезболивающее, смазал мазью отёки на лице. Хотел намазать колено, но передумал. Черепашья повязка, наложенная Хирургом, плотно облегала сустав. Убери бинт, и мягкие ткани тут же разбухнут, заново наложить повязку не получится.

Сложив всё обратно, Максим затолкал нож в специальный клапан на жилете и набросил на плечо лямку рюкзака.

***

Бузук завертел головой, озираясь:

— Слышишь?

— Слышу, — кивнул Жила. — Кажись, Хрипатый. Ну наконец-то!

— Хрипатый ходит тихо, а этот прёт как танк. Наверняка Сява.

Жила чуть не ляпнул: «Воскрес, что ли?» — но вовремя прикусил язык.

— И на Сяву не похоже, — заключил Бузук и, всматриваясь в заросли, вытащил из кармана складной ножик.

Хрустнула ветка, зашуршала листва. В просвете между лиственницами появился Максим.

— Ну надо же… — опешил Бузук.

Жила желчно оскалился:

— Бежит сучка на случку.

Заметив сидящих возле куста братков, Максим приблизился. Расположился сбоку от Бузука и поставил рюкзак между своими ногами.

У Жилы вытянулось лицо.

— Где взял? — спросил он.

— Нашёл, — ответил Максим, потирая колено.

— Теперь ты такой же, как Шнобель.

— Плевать.

Пряча ножик в карман, Бузук поинтересовался:

— Жратва есть?

— Один мусор.

— Чего не выбросил?

— Я не мусорю в лесу.

Хмыкнув, Бузук покачал головой:

— Странный ты. — Помолчав немного, снова спросил: — А кофе?

— Что-то булькало, — сказал Максим. Достал из рюкзака термос и протянул Бузуку.

Тот сделал глоток и облизал губы:

— Чуть тёплый, но мне и так сойдёт.

— Ты конченый урод, — процедил сквозь зубы Жила и отодвинулся от Бузука.

— Почему я конченый?

— Совсем мозгами тронулся?

— Почему я конченый? — повторил Бузук и снова хлебнул кофе.

— Рюкзак и всё, что в нём, трогал Шнобель.

— А что с Шнобелем не так?

— Ты издеваешься?

Бузук отдал термос Максиму:

— Можешь допить. Жила своё уже вылакал.

— Я не пью и не ем после кого-то.

— Тогда оставим Хирургу.

— Нет больше Хирурга.

— Печально это слышать. Но он сам виноват.

— В чём? — спросил Максим, заталкивая термос в рюкзак.

— По людским понятиям можно простить предательство, по воровским — прощать нельзя. — Бузук сцепил пальцы на животе. — Как тебе удалось от Хрипатого смыться?

— Нет больше Хрипатого.

Жила вытаращил глаз:

— Как это нет?

— Застрелился, — ответил Максим.

Бузук нахмурился:

— Не верю.

— Иди сам посмотри. Он лежит на холме в ракитнике.

— А Сява?

— Сяву не видел. Если он жив, то вернётся. Все тропинки ведут сюда.

Бузук тяжело вздохнул:

— А я что говорил? Отсюда ни вверх, ни вниз. Мы давно умерли. Помянем наши грешные души. — Вытащил из-за пазухи фляжку с коньяком. Сделав пару глотков, покосился на Жилу. — Ты, конечно же, не будешь.

Тот забрал фляжку и плеснул коньяк себе в рот.

— Ты мне вот что скажи, дружок, — вновь заговорил Бузук. — Теперь-то скрывать уже нечего. Ты знал того пацанёнка?

Максиму не хотелось вести беседы с убийцами и ворами, но чувство долга требовало доиграть свою роль до конца.

— Какого пацанёнка? — переспросил он, прекрасно понимая, что речь идёт об Андрюхе.

— Того, с ружьём.

— Знал.