А за окном – человечество…

При входе, стыдливо прячась в унылом полумраке, на бронзовой подставке стоял мраморный бюст Клеопатры: в лице с достаточно большим носом, обычно выдающим особую женскую чувственность, и по-мужски большими, напряжённо улыбающимися губами, была какая-то неземная насмешка над всем сущим.

– А девушка с рекламного щита не у вас работает? – как можно равнодушней, отстранённей проговорил Кирилл, словно в никуда.

Ему показалось, что он говорит с темнотой. С Великой темнотой, завораживающей. По крайней мере, он толком не смог рассмотреть объявившуюся из неё продавщицу. Словно из того самого «никуда» лишь виртуозно выпорхнули её большие сияюще-алые губы. Очень алые. По земным меркам они напоминали бабочку из семейства нимфалид, краснокрылый вид АдмиралаVanessa atalanta. Это сравнение стало ещё зримей, когда продавщица заговорила, и её губы-крыла словно бы вальяжно вспорхнули.

– Я тебе не справочная. А раз зашёл, так купи у нас чё нибудь…

– Да-да… – тихо, тупо согласился Кирилл. – А что вы можете предложить?

– Есть классные резиновые девки… Такие щас в тренде! Новая партия… – встрепенулись светящиеся губы-бабочки, замельтешили. – С ними можно и заплывы устраивать, и на балкон их выставить от воров, когда уходите или уезжаете надолго. Чтобы на всякий случай создать видимость хозяйского присутствия. Классно срабатывает! А ещё с ними лялякать интересно на любые темы. В сто раз лучше, чем с этой дурой смартфоновской Алиской. Если алкаш, чокаться с ней можешь. Отпад! И всего за семь тысяч девятьсот девяносто девять рублей… Акция у нас такая!

Кирилл лихорадочно понял, что он находится в каком-то надмирном пространстве и всё здесь сейчас происходящее судорожно вбирает его в себя, как некая чёрная дыра, которая своим цепкими гравитационными челюстями некую приблудную звезду.

Ничего нельзя узнать, ничему нельзя научиться, ни в чем нельзя удостовериться: чувства ограниченны, разум слаб, жизнь коротка (Анаксагор из Клазомен).

– Заверните эту вашу эксклюзивную как её…ре…зинку… – тупо выдохнул Кирилл, не видя для себя другого исхода.

– Вы уже и имя ей дали?! Зинка-резинка!!!– виртуозно заметались, всхохотнув, огненные губы, взлетая просто-таки под потолок, который, правда, был здесь достаточно низок, точно нарочно хотел согнуть вас под свою мерку провисшими, загнивающими балками эпохи отмены в России крепостного права. По крайней мере, здешняя штукатурка явно пованивала коровьими лепёшками, сеном и глиной в духе строительных технологий того исторического периода.

– РеЗинка? Неплохо… – дурковато хмыкнул Кирилл. – Резинуля!.. Резинуся?

Он чуть было не вышел на улицу с льдисто хрустящей коробкой, похожей на маленький гробик с окошком, из которого на него простодушно и в то же время как-то озорно, многообещающе пялились самые настоящие глазищи: малахитово-серые, точно припотевший изумруд.

– У вас какие-нибудь хозяйственные сумки в продажи есть?! – строго вскрикнул Кирилл.

– Нет…

– Ищите! Я без сумки с таким вашим товаром на улицу не пойду! – судорожно хмыкнул он, наливаясь отвращением к себе.

– Чемодан на колёсиках вас устроит?.. – несколько бледнея, проговорили крылатые губы. – Только он на самом деле без колёсиков… Зато очень дёшево! Считай, даром!

Новый крутобокий и какой-то вальяжный чемодан пахнул дальней дорогой, она же в свою очередь почему-то вызвала у Кирилла ассоциацию с разливным пивом в каком-нибудь привокзальном буфете, и вся эта спираль в итоге сформировала в нём образ Толяна, упёрто, задиристо играющего у входных ангельских розовых колонн в любое время и в любую погоду в свою словно нарочито громкозвучную смартфоновскую «стрелялку».

Тот как всегда торчал на своём излюбленном месте. По набухшей пивной физиономии Толяна лихорадочно метались цветные искры от игровых взрывов, очередей и хлёстких огненных вспышек. Казалось, это вовсе даже не физиономия, а некая замысловатая модель ядра атома, окружённого бликующими прыгучими электронами.

Далее скучным отрешённым голосом последовали давно назревавшие между ними и теперь, наконец, ставшие неизбежными слова Толяна «Одолжи полтешок». Он впервые попросил денег у Кирилла. При всём при том что-то явно дежурное, вовсе необязательное слышалось в этой фразе. То есть Толян попросил в долг не потому, что его край прижало (ни вдохнуть, ни выдохнуть), а просто так. Чуть ли не приличия ради. Как бы вовсе даже из уважения. Точно машинальная, инстинктивная реакция на движущийся в темноте силуэт. Правда, явно примелькавшийся Толяну, почти знакомый. Так в деревне посаженная на увесистую цепь немолодая дворовая собака, лениво и дремотно распластавшаяся возле конуры, приподнимает слезящиеся глаза на идущего мимо соседа и ни с того ни с сего неожиданно издаст внутри себя глухой неуклюжий звук. И тотчас замрёт настороженно, сама не поняв, что же произошло и к чему бы, ёлы палы.

Кирилл равнодушно сунул Толяну сотню.