А за окном – человечество…

– Днями верну… – мрачно выдохнул тот и вдруг как-то так накосо прищурился, выразив неподдельную и вполне человеческую, соседскую заинтересованность: – Не понял… Ты из командировки? А когда уезжал? И чемоданчик у тебя какой-то лёгкий. Обокрали, что ли?

– Сам себя обокрал! – сдержанно отозвался Кирилл, и ему почему-то от этого нелепого обмена ничего толком не значащими словами стало как бы чуть легче, уютней на душе.

Он почти приободрился.

– Не простудись, сосед! – вздохнул Кирилл и вдохновенно сунул Толяну вторую сотню.

– Разбогател, барин! – хохотнул тот и так ловко подсёк ногой валявшуюся перед ним пустую стеклянную бутылку из-под пива, что она, как подрезанный футбольный мяч, ловко пошла с набором высоты по красивой траектории, при этом в силу каких-то особых физических законов издавая бодрый трубный звук на весь двор.

– Захочешь нарочно так сделать – не получится! – мальчишески радостно постановил Толян.

– Мир непознаваем… – строго усмехнулся Кирилл.

Никакая вещь не возникает и не уничтожается, но соединяется из существующих вещей и разделяется (Анаксагор из Клазомен).

Дома Кирилл, не разуваясь, нервно вытряхнул из ёмкого чемоданного чрева подарочно хрустящую целлофаном РеЗинку и пнул её «тыром»: так пробивает гол футболист, за секунду до того, как спохватится, что удар пришёлся в свои ворота.

Раскинув руки, РеЗинка взлетела под потолок с вёрткой закруткой, как фигуристка на льду во время исполнения четверного прыжка. Как видно от удара что-то в ней включилось, так что во время своего стремительного, но коротко полёта она так-таки успела томно ойкнуть. Или это только показалось ему?

Кирилл напряжённо усмехнулся.

Зашвырнув РеЗинку в шкаф, он отправился на кухню.

Кирилл наспех соорудил ужин: трёхдневная «пюрешечка», баночные мягкие огурцы и отбивная из кулинарии, похожая на отвердевшую залежавшуюся муку. Прежде чем приступить к чаю, Кирилл вдруг покрутил пальцем у виска, резко встал, потоптался на месте, и через минуту принёс на кухню РеЗинку: властно расстелил её на высокой спинке соседнего стула.

– Состав компанию…– тупо хмыкнул.

РеЗинка висела на стуле с запрокинутой головой, маленькой, словно у новорождённой. Это ощущение усиливала схожесть лица РеЗинки со сморщенным печёным яблоком. Одним словом, эти черты были какие-то болезненно смятые, скукоженные.

«Хреновень какая-та…Весь аппетит отобьёт…» – вздохнул Кирилл и отправился за насосом, входившим в комплект этой «выдохшейся» дамы.

Не сразу, но РеЗинка словно самостоятельно, как бы благодаря некоей внезапно пробудившейся её внутренней силе, неуклюже шевельнулась.

Это было самое настоящее живое движение.

Кирилл вздрогнул.

Под напором воздуха РеЗинка словно бы рождалась у него на глазах. Правда, делала она это в корчах. РеЗинка судорожно изворачивалась и корёжилась, обретая форму.

Форму она обретала вполне приличную. Даже очень. Возможно со временем, когда её краска потрескается и осыплется, она станет Бог знает на что похожа. Но сейчас РеЗинка от минуты к минуте превращалась в нечто с чертами, пусть и искусственными, но вполне ничего себе. И «тельце» аккуратное, и румяная «мордашка» вполне миленькая. Да ещё с венком двух трёхрядных и явно тяжёлых кос на голове, точно сплетённых из золотистых стеблей вызревшей июльской тёмно-янтарной яровой пшеницы. Просто-таки красна девица из русской народной сказки: чуть ли не удивлённо смотрит на мир большими ёмкими глазами, переполненными пронзительной синью, пусть и химической. И во взгляде такие редкие по нынешней жизни оттенки как эдакая невинная скромность, потаённая душевность и очевидная застенчивость.

Кирилл аккуратно прикоснулся пальцем к сияющей короне пшеничных волос РеЗинки и странно хмыкнул. Кажется, ему захотелось дёрнуть её за косу. Чуть-чуть, аккуратно так.

– Есть будешь, краса, длинная коса?.. – СМУЩЁННО сказал Кирилл.

– Не тупи… – мягко, чуть ли не виновато, отозвалась РеЗинка особенным, ещё словно бы неокрепшим, новорождённым голосом. Он был явно красивый и наполненный какой-то особой весенней радостью.

Кирилл вздрогнул и как-то косорото хмыкнул.

В любом случае, голос РеЗинки звучал гораздо приятней интонаций яндексовской Алисы. Кирилл с ней не раз разгонял одиночество всякими разными разговорами. Порой весьма щекотливыми. Так что опыт общения с искусственным разговорщиком у него имелся. Но больше всего ему нравилось загнать в тупик своими вопросами электронную обитательницу его смартфона.

С почти надменным азартом, с каким опытный шахматист садится влёт поставить мат компьютеру, Кирилл решил повести разговор с РеЗинкой так, чтобы ей в итоге нечего было бы ответить. Трудно сказать, чьи уши из такой затеи торчали: не вылезшего до сих пор из детства мужика или стареющего мальчика со всеми признаками махрового запущенного эгоцентризма.

И над всем, что только имеет душу, как над большим, так и над меньшим, властвует Разум (Анаксагор из Клазомен).

– Сколько звёзд в нашей Галактике? – снисходительно усмехнулся он.

– Около четырёхсот миллиардов, не считая коричневых карликов… – застенчиво отозвалась РеЗинка.