А за окном – человечество…

В глазах Анатолия Николаевича как отблеск разорвавшегося снаряда вспыхнул. Он вдруг вновь ощутил себя гвардейским офицером и молодечески передёрнул плечами, увенчанными свежими майорскими погонами. Или даже полковничьими. Почему бы и нет?

– Прав Монтень! Тьфу, шаман… – как с разбегу заплёлся управляющий в истинном моем поименовании. – И я держусь того же мнения. Клиенты стали нос воротить, потому что бензин к нам везут разбавленный водой, а дизтопливо даже для печного отопления не годится! Вот и клинит моторы от вашего хамского бодяжничества! Все никак не нахапаетесь!

– Андрюху убило!!! – вдруг перекричала его Луиза.

Само собой, первыми к моему наставнику сбежались телевизионщики. Он лежал навзничь, широко раскинув руки, словно собирался объять ими весь мир. Лежал там, где нам запрещалось даже на корточках сидеть, – на своём рабочем месте возле бензоколонки.

Около Андрея Арнольдовича стояла на коленях та самая знаменитая Шалавдия. Она так туго затянула обеими руками на своей изысканной шее французский узел шёлкового шарфика, словно норовила удушить себя. Эта женщина действительно была очень красивая. Просто мне не приходилось видеть её так близко, чтобы по достоинству оценить. Прожив немало, я впервые столкнулся с таким филигранным совершенством. У армянских миллионеров губа не дура.

При виде поверженного наставника, я сгоряча решил, что его прикончил какой-нибудь там летальный гипертонический криз, вызванный горячечными мыслями о моем походе домой к Луизе.

– Это я убила его… – сипло прошептала Шалавдия.

Она не была блондинкой, но, тем не менее, начала отъезжать, когда заправочный пистолет Андрея Арнольдовича ещё находился в горловине бензобака её мощного, дерзкого Jeep Wrangler и вовсю натужно работал. Само собой, поначалу шланг стал осторожно растягиваться вслед за её джипом – ничего другого ему не оставалось. Но это не могло продолжаться до бесконечности. Панические крики Ботаника Шалавдия не слышала, как оглушённая внезапно грянувшей весной-летом. И тогда в радужном рое бензиновых брызг пистолет взбешённо вылетел из топливного раструба, роняя мокрые клочья густой пены, и, словно метательный снаряд, выпущенный из пращи в момент наиболее сильного маха, с дребезжащим высвистом прицельно ударил в первое попавшееся ему на пути препятствие. Им оказался судорожно наморщившийся лоб Андрея Арнольдовича. Что-то помешало ему уклониться. То ли мальчишески заострённые голые плечи Шалавдии, то ли запозднившееся, глухое похмелье.

Луиза ударила кулаком по зеркалу капота Bentley, словно хотела его разбить вдребезги.

– Ты, Павловна, – хозяйка. Я – раба. Так что я ясней тебя понимаю – наш Ботаник счастливец. Он больше не увидит ни тебя, ни твоего сыночка, ни эту гнидскую заправку. Читай Монтеня. Какая бессмыслица огорчаться из-за перехода туда, где мы избавимся от каких бы то ни было огорчений?

10

Луиза принесла из бытовки траурно-чёрный трупный мешок. Я не узнал её. Глаза как щёлки, рот судорожно приоткрыт, а грузинские брови сошлись к переносице. Скорбь изрезала лицо множеством старушечьих морщин. Я увидел Луизу такой, какой она будет накануне своего столетнего юбилея. Хотя было в ней что-то и от горько плачущего новорождённого ребёнка, который пришёл в отчаяние от безжалостной ссылки на планету Земля.

Когда Андрея Арнольдовича неуклюже, но бережно упаковали в глянцевую морговскую трупную тару, и бегунок с шепелявым верещанием закрыл змейку молнии, у меня безбашенно вертнулось в голове, что мой наставник просто-напросто примеряет спальный мешок перед бесконечно долгим походом. Только нет, не туристическим. А, скажем, на какую-нибудь экзопланету в поисках феноменальной разновидности пустынного белого саксаула.

В его родной морг солидно тяжёлое тело Андрея Арнольдовича мы несли на руках. Само собой, в раскоряку. Но вся дорога – рукой подать. Вон уже сотрудники мертвецкой юдоли трепетно выбежали за ворота встретить своего садовника. В руках у них дымчато алели его розы. На сочных бархатистых лепестках слёзно поблёскивали капли недавнего дождя. Здешние работники служебно привычны ко всему, что касается смерти после жизни, но Андрей Арнольдович нелепостью своей гибели растревожил остатки их общечеловеческих чувств и на время лишил защитной отрешённости.

– Бедный Андрюха… – сдавленно проговорил мне в спину Коржаков. – Сковырнул его исторический процесс с нажитого места, а найти другое подзабыл. Я тебе рассказывал, как мы с ним на пару трудились в морге?