Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 1. Бегство с Нибиру

Впереди мелькнул блик, ему вдруг так показалось, там далеко. Откуда-то послышались едва уловимые звуки и чудилось, повеяло чем-то разрезывающим эту беспрерывную, бездонную пустоту, и забрезжил свет. Где-то вдали, совсем чуть-чуть, почти невидимый, но среди этого спертого мрака, почти ослепительный. А вспыхнув, не исчезал уже. Он мал, но достаточен, чтобы поднять дух, вселяя надежду, что это еще не конец, и пробуждая волю к стремлению вырваться из этих хожений в вечной тьме. Он еще долго маячил впереди, едва видимый сквозь пелену слепоты пока он шел к нему, как будто дразня, не приближаясь ни на шаг, так, что вновь стало зарождаться это пугающее чувство тревоги, и он начал беспокоится, не видение ли все это его обезумевшего разума. Он уже начинал терять волю, так разросшуюся от возродившейся было надежды, взор его потухал и ноги не несли уже так легко, и казалось, сама надежда начинает покидать его, и только присутствие этого света, этой песчинки среди мрака, что бы это ни было, не давало ему отчаяться окончательно. И он шел замедляя шаг, почти так же понуро, как прежде, и лишь глаза всматривались еще в тишину, находя в этой песчинке единственную поддержку; как свет, вдруг резко поднялся и, разрастаясь, стремительно вырос, врываясь и становясь все больше, разрывая горящими руками пелену ненавистной тьмы и протягивая ему теплые ладони.

Ему казалось, что это само солнце спустилось к нему, сам Уту удосужил его своим вниманием, так ярок казался ему этот свет, так желанен. Ведь кто-то действительно шел к нему, освещая путь перед собой невидимой лучиной, и ему даже не подумалось, что едва освещаемый шаг грядущего, не то же, что свет дня или сумерек, или даже ночи под зорким приглядом синебородого Нанны. Этот свет казался ему, ярче самого яркого дня. Между тем, тот – кто-то, приближался все ближе, узреваясь высоким старцем, вышагивающим в кромешной тьме длинными, мерными шагами. В его безбородом, не истощенном, а скорее изможденном лице, выражаались многие и многие веки безотложного труда и заботы, а седеющие короткие волосы, выдавали пеплы прожженных лет, и сам он был весь какой-то пропыленный, как старьевщик собирающий людскую ветошь. Выискивая и находя его зрачками из-под опущенных век, он тянул к нему свою длинную, жилистую руку, обнажив которую, рукав тяжело скользнул, являя древность скитальичьих одежд.

Не успел он испугаться или обрадоваться, как вновь оказался стоящим пред высоким судейством, но никто не судил уже его.

– Зачем ты привел его сюда?! Участь его решена! – Гневно, но не громко и без крика, со сдержанным достоинством царицы, возвещала со своего возвышения грозная властительница мира мертвых. И так же грозно вторили ей, обычно немногословные судьи, ставшие вдруг раздраженными и ворчливыми, наперебой ругая его спасителя, стараясь угодить белой повелительнице.

Казалось тот кого только коснется, недовольный взгляд их, должен пасть ниц и молить о пощаде, милости и о прощении вольной или невольной вины своей, но этот странник поражал невозмутимым спокойствием. Молча выслушивая все наговоры их, он вдруг сам грозно свел свои убеленные брови, точь в точь, как делал это человек в его детстве, и ударил об пол так, что все всколыхнулось вокруг и прошелся гул наползающего труса, что все кто стоял, не смог удержаться. И громыхнул громовым раскатом так, что зашатались и стены их безрадостного мира.

– Я гляжу, в угаре всевластия, вы стали забывать пределы вашего могущества, раз не слышите право страждущих! – Мрачно вещал его проводитель. – Справедливость взывает к возмездию! Сатарана должен вершить!

Но не укротит свой гнев своевольная богиня, но не утихают божественные судьи.

– Пусть он вершит свое дело, не мешай нам вершить наше! – не унимается Эрешкигаль.

– Никто не покушается на право страждущих, оставь приговоренного в его участи. – Примиряюще, но настойчиво гонят его судьи. – Уходи.

– Вы кажется, и впрямь забыли кто – Я?!!! – Возвысил свой голос странник. И стены посыпались от этого окрика, и попадали даже те кто не стоял.

– Я могу напомнить! – Продолжал он. – Только вам это, тогда уже и не пригодится! Року подвластны и люди и боги, и только определяющему судьбы дано решать их предназначенья! Одно движение моих век и не будет ни меня и ни вас, ни этих стен, ни даже того, кого вы называете отцом и по глупости своей почитаете вершителем! Не будет ничего!

И задрожали тут всемогущие боги, и еще бледнее от ужаса стала горделивая царица, и пали они в страхе перед странником ниц, трусливо и подобострастно показывая благоговение перед ним. Он же, презирающий любое чинопочитание, не придавая почтения преклонению пред ним, указуя на него перстом, напомнил волю Нинурты:

– Сатарана должен вершить свое дело! Се – меч его! Так пожелал Нинурта блюдущий справедливость, чтущий законы мироздания!

И оставив лежащими на коленях вершителей мертвых, подъяв его, выводил наружу, на свет, проводя сквозь толщу великой горы.