Абанер

Ночью к брату приходили неизвестные люди, говорили вполголоса, до утра слышалась какая-то возня. Через неделю Глеб исчез так же таинственно, как и появился. А еще через несколько дней в генеральский дом явился отряд красногвардейцев под начальством низенького человека в потрепанной шинели, который предъявил мандат Чека и ордер на обыск.

Нет ли в доме оружия? Аркадий принес отцовскую саблю и пару пистолетов. Чекист улыбнулся и попросил подписку, что оружия нет. Но когда сорвали пол в генеральском кабинете, нашли винтовки, патроны, ручной пулемет.

— Что вы теперь скажете, господин ученый? — спросил комиссар. — Хозяин дома-то вы?

Аркадий не оправдывался, он просто не знал, что говорить. Его приговорили к десяти годам тюрьмы, но заменили приговор ссылкой. Так на 30-м году жизни Аркадий Вениаминович очутился в соседней с Абанером деревушке.

Вот здесь его и отыскал Бородин и предложил уроки математики. Лойко сперва не понял, о чем речь, отодвинул недоплетенную корзину и долго глядел на странного человека, не зная, принимать ли всерьез его речь.

— Я читал математику студентам. Право, не знаю, поймут ли меня дети?..

— У нас не очень маленькие, — улыбнулся Бородин. — Есть даже чересчур большие. Это, наверно, вам больше подойдет, чем корзины плести.

Они разговорились. Ссыльный почему-то почувствовал доверие к коренастому человеку с мужицким лицом и рассказал ему, за что сослан, ничего не скрывая.

— Я не знаю, можно ли мне? В моем положении?.. Кроме того, видимо, надо вести эту коммунистическую пропаганду… Но я в нее не верю и не могу призывать к коммунизму не от чистого сердца.

Бородин удивился прямоте ответа.

— Но математику-то вы можете преподавать от чистого сердца?

— Математику?.. Да!

…Где-то далеко звенел заливистый звонок. Трель росла и становилась настойчивее. Обернувшись, Лойко увидел своего ученика Зорина, который пробегал мимо, размахивая колокольчиком, и весело кричал: «Подъем! Подъем!»

Кажется, его друга вчера придавило дерево? Жаль мальчишку! Бородин вечером собирает школьный совет. А разве собрание поможет Гулю?..

Учитель поднялся и медленно пошел к дому.

ДАЕШЬ ЭЛЕКТРОСТАНЦИЮ!

У Вальки была сломана правая рука, поцарапано лицо, под глазом вздулась синяя шишка. Врач хотел положить его в больницу, но Валька так упрашивал оставить его в общежитии, что доктор наконец согласился и сдал больного под наблюдение Натальи Францевны.

В белом халате, с завитушкой седых волос на голове, со склянками и бинтами в руках, ничуть не похожая на учительницу, она весь вечер просидела возле Валькиной постели, делала примочки, колола шприцем к приговаривала:

— Вот так, Валя! Терпи, Гуль!

— Наталья Францевна, вы только домой не пишите!.. — стонал Валька. — У мамы сердце больное. Перепугается.

— Ладно, не будем жаловаться, а ты осторожнее будь. Этак и без головы останешься.

Она ушла, строго наказав ребятам не давать Вальке подниматься, поворачиваться и даже разговаривать.

Валька лежал перебинтованный, бледный и тихо сопел. Когда он задремал, Чуплай лег спать и наказал разбудить его через три часа, а Сережа остался дежурить у больного.

Мигала коптилка, и, наверно, от этого сами слипались глаза. Комната куда-то уплывала, вместо нее появлялись штабеля, бревна, слышался визг пил, удары топоров. И опять обгорелая пихта падала на Вальку… Но что это? Кто-то пробежал по комнате, с визгом заскрипела дверь. Сережа вскочил и увидел, что коптилка вот-вот погаснет, а Валькина постель пуста.

— Чуплай! Вальки нет!..

Они догнали его за углом общежития. Мальчик торопливо шел, придерживая сломанную руку, невидящие глаза блестели в темноте.

— Ты куда, Валя?

— К розовому кусту!.. За Жар-птицей!..

Неужели Валька сошел с ума? Сережа стал уверять друга, что птицы нет, что ему только кажется, но Валька не хотел слушать и рвался вперед. Чуплай легонько толкнул Сережу в бок.

— Раз Гуль говорит — значит, есть. Мы ее завтра поймаем. Коммуной. А сейчас пойдем спать.

Может быть, подействовало слово «коммуна»? Валька перестал рваться, товарищи отвели его в комнату. Он сел на кровать, свесив босые ноги, и горько заплакал.

К счастью, утром к Вальке вернулось сознание, и сколько его ни спрашивали, он никак не мог вспомнить, о чем говорил ночью и куда хотел бежать. Таким смирным и спокойным ребята еще не видели Гуля.

Повариха с Клавой принесли горячего молока. Евдокия Романовна хотела покормить Вальку, но он отвернулся.

— Не буду один, у нас коммуна.

Чуплай сказал, что в коммуне больных все равно кормят отдельно и если Валька хочет быть коммунаром, должен подчиняться дисциплине. Мальчик неловко левой рукой взял кусок хлеба и стал торопливо есть, не замечая, как молоко льется на одеяло.

Повариха глядела на него улыбаясь.

— Будешь кушать хорошо, поправишься. Э-э, да у вас еще пострадавший есть. Вон у парня на рукаве прореха. Снимай, зашьем.

Сережа, застыдившись, снял рубашку. Клава вынула из пальто иголку и стала зашивать.

В дверях показалась бритая голова Назара Назаровича.