Абанер

«Не киснуть, голову не вешать!» — уговаривал себя Сережа, а сам думал, почему она так сказала. Неужели этот белобрысый?!. Но при чем тут белобрысый? Он ей троюродный брат. Хоть и троюродный, может, поговорить с ним начистоту? О чем? Какие у Сережи права на Элину?

Юношу больше не радовали праздничные огни, танцы, улыбки. Все стало бессмысленным и ненужным. Лучший день в Абанере стал для него тягостным. И это сделала Элина!..

Она, как челнок, сновала по кругу, выбирала в пару Аксенка, Светлакова, но ни разу не взглянула на Сережу. Когда сели пить чай в кабинете математики, она очутилась на другом конце стола вместе с Игорем и Чуплаем, а Сережу рядом с собой усадила Клава.

Евдокия Романовна, улыбаясь, ходила между столов и весело приговаривала:

— Угощайтесь, милые! Последний раз на вашу артель печенюшки стряпала.

Клава положила Сереже на тарелку булочек и стала рассказывать.

— А мы сейчас наплакались с Мотей. Зашли в класс, сели за парту и разревелись. Жалко школу…

Глаза Клавы были красными, но уже улыбались и глядели на Сережу с любовью, но он этого не заметил.

— У тебя чай остыл? Налить горячего?

— Налей… — А в голове было совсем другое. Не любит, не хочет быть со мной.

После чая опять был вальс, шумные игры, хороводы. Преподаватели разошлись, осталась только Клавдия Ивановна. Когда стали бледнеть лампы, Аксенок крикнул с порога:

— Солнце всходит! Пошли на улицу!

Все высыпали на крыльцо. Здесь было уже совсем светло. Над лесом горели всполохи зари, а через минуту в золотистом сиянии выплыл сверкающий край огненного шара.

— Здравствуй, солнце! — помахал рукой Валька.

— Смотрите, солнце играет! — обрадовалась Клава. — Мама говорила, солнце играет, а я не верила…

Сережа долго глядел на солнце. Так оно всходило миллионы лет, так будет потом. Завтра, послезавтра и тогда, когда нас не будет. И такими маленькими, ничтожными показались ему собственные муки, что стало стыдно и немножко смешно. Пусть Элина поступает, как ей надо…

Чуплай храпел, закрывшись с головой одеялом, безмятежно спал Валька, а Сережа все еще не мог уснуть.

А может, уехать в Москву?.. Прямо из Абанера… Сегодня. Деньги у него есть (заработал летом в сельсовете на переписи скота 26 рублей), свидетельство получил, с комсомольского учета снялся. Новая мысль ему так понравилась, что он поднялся с постели и осторожно, стараясь не разбудить товарищей, прошелся по комнате. Он не ищет легкой дороги, хочет выполнить комсомольский долг. Домой заезжать не надо, отца не убедить. Ведь сказал — решай сам. Мама будет плакать, но что поделаешь, иначе нельзя!

Он взял листок бумаги и написал: «Папа и мама! Еду в Москву со стихами. Спасибо вам за все. Сережа».

Его охватило нетерпение. Он разбудил Чуплая и, сев к нему на кровать, стал торопливо рассказывать, о чем сейчас решил. Тот долго глядел на товарища заспанными глазами, наконец приподнялся на локоть.

— Чего это вдруг?.. Хотел на будущий год в Москву ехать?

— Так лучше.

Чуплай потянулся и стремительно сел рядом с Сережей.

— Дело такое… Всероссийского масштаба. Но я в нем не очень. Как бы тебя с толку не сбить. Не будешь обижаться, что я тебя в это бучило толкнул?.. Тогда катай! Молодец, Сережка!

Друзья долго говорили, забыв о сне и усталости, о том, что новый день давно сменил вчерашний. Чуплай наказывал:

— В Москве тоже всякие есть. По-боевому действуй, понапористее.

Был уже третий час пополудни, когда проснулся Валька и увидел, как Сережа собирает вещи.

— О доме соскучился?

— Я не домой, в Москву, Валя…

— Как? Что? В Москву? Вот здорово! Стоп, Сергей, я тоже с тобой в Москву!

Валька сорвался с постели и схватил свой баульчик, Чуплай взял его за ухо.

— Не егозись, Валя, незачем тебе в Москву.

— Уезжаю! — весело тряхнул головой Сережа. — Я уж распрощался со всеми, чуть не весь городок обошел… Аркадий Вениаминович тоже в Москву собирается. Мне даже адрес дал…

Отъезжавшего провожали друзья. Валька нес чемодан, Чуплай с Сережей шли налегке сзади. Когда они проходили мимо пруда, из распахнутых окон домика, где жила Фима, донеслось гнусавое пение.

— Монашку хоронят! Слышите?.. — тихонько присвистнул Валька. — Последнюю…

Чуплай улыбнулся в раздумии.

— Каждому своя дорога. Сергею в Москву, а Евникии — на кладбище. Хоть Фима отмучилась… Торопитесь, хлопцы, почта приехала.

Нил Стратоныч маленько поворчал: «Гнедуха заморилась, грузу загатно, колеса пошаливают», но тут же смилостивился.

— Садись, коли нужда, а чемоданчик на задок привяжи.

В последнюю минуту прибежала Клава с Раей.

— Ой, думали — опоздаем!..

Чуплай расцеловался с Сережей и долго держал в ладони руку товарища.

— Вот так, браток, настоящей жизни отведай. Без учителей, без нянек. Ты вчера стихотворение про Абанер читал. А знаешь, что Абанер по-марийски — материн нос? Ты здесь вроде как у матери под носом жил. Теперь один попробуй. До свидания! Чеверын!

Валька тоже обнял Сережу, Клава, потупясь, подала оба руки.

— Эх, вы, желторотые!.. — усмехнулся Чуплай. — Поцелуйтесь на прощание!..

Сережа неловко обхватил Клавину голову и по-братски поцеловал в щеку, а Рая ткнулась ему губами в нос.