Играли они со мной неохотно: их не интересовали мои забавы. Будучи на пару лет старше меня, они придирчиво перебирали цветные карандаши на моем столе и снисходительно качались на качуле. Было понятно, что им вполне достаточно друг друга. Общение с приезжей тюменской девочкой, навязанное бабушкой, их раздражало. Я была очень открытым и дружелюбным ребенком. Пытаясь хоть чем-то угодить, чтобы девочки подольше не уходили, не оставляли меня в одиночестве, я старалась их удивить и развлечь, рассказывая о жизни в городе, о своих игрушках дома, о подружках. Но чем больше я старалась, тем холоднее и надменнее они становились. Я никогда не встречалась с завистью (а это была именно она), оттого мне было непонятно и обидно пренебрежительное ко мне отношение.
При взрослых они вели себя показательно вежливо. Оставшись же со мной наедине, они могли, полностью игнорируя меня, болтать о своих знакомых, по-хозяйски рыться в бабушкином шкафу, таскать из буфета печенье, совершенно не заботясь о таких пустяках, как «спрашивать разрешение», и рисовать моими красками, неаккуратно перемешивая цветные акварели в одинаковые грязно-серые пятна.
Бабушка Варя между тем, усаживала конопатых толстушек за стол, угощала до отвала, и в придачу, с собой они уносили внушительный запас леденцов на палочках. Только тогда их мордашки несколько смягчались и они обещали зайти ко мне в следующий раз, когда их привезут к бабушке.
Когда же мы встречались на улице, их двоюродный брат – долговязый худющий лопоухий Славка – дразнил меня толстухой и лгуньей, а Олеся с Дианой закатывались продолжительным визгливым смехом. Меня возмущали эти оскорбления – я не была худеньким ребёнком, но его сестра Олеся раза в четыре была меня крупнее! Что касается лжи, она, по мнению Славки, заключалась в моих заявлениях, что я из Тюмени. «На самом деле», – деловито заявлял он, – «Ты всего лишь из Ишима!». «Спроси мою бабушку, откуда я приехала!», – не сдавалась я, уже готовая расплакаться от такого очевидного наговора. «Очень мне нужно с бабками лгуний разговаривать!» – продолжал важничать Славка под непрекращающийся презрительный смех сестёр.
В один из очередных «визитов» на девочек большое впечатление произвела целая коробка цветных мелков, которые подарила мне тётя Галя. Меня убедили вынести их за ограду. Мы вышли на дорогу (только там, на асфальте, мелки чертили хорошо и не крошились) и стали рисовать. Я была довольна: наконец-то меня не дразнят, а ведут себя дружелюбно. Пока две из нас рисовали, одна должна была смотреть в обе стороны и предупреждать, если поедет машина. Первая очередь «смотрящей» досталась мне и пока девочки рисовали моими мелками, я отважно следила за их безопасностью. Как только я попросила кого-нибудь из них поменяться со мной местами, Диана обиженно заявила, что я просто жадина, раз мне жаль давать им порисовать. Она с гордым видом увела сестру домой, оставив меня одну собирать в коробочку мелки, разбросанные на проезжей части.
Вечером мы все снова встретились за оградой. С утреннего инцидента минула вечность и о нём никто не вспоминал. Славка предложил играть в салки. «Галей» выбрали меня. Я погналась за длинноногим Славкой, который побежал в сторону Власково, прекрасно зная, что на болото мне ходить запрещено. Я вернулась к воротам бабушки, никого не было видно. Решив воспользоваться моментом и попить водички, я зашла в нашу ограду и столкнулась там нос к носу с толстопятой Олесей, которая выскочила из нашего дома, что-то плотно сжимая в руке. Это был брусок розового мела.
«Ты… ты – воровка!», – с негодованием потрясенно вскричала я, – «Верни сейчас же!». В ответ Олеся лишь крепче сжала мелок и решительно двинулась к выходу из ограды. Бросившись назад, я преградила ей калитку: «Ты не выйдешь отсюда, пока не вернешь!». Мы сцепились. Олеся была старше и массивнее – шансов у меня не было. С силой швырнув меня о стену дома, она выскочила на улицу. Я пустилась вдогонку, но за воротами увидела, как Олеся степенно удаляется с Дианой и своими родителями, которые как раз пришли за своими дочерями к бабушке. Вывести воровку на чистую воду перед родителями у меня не хватило духу. Я проводила их семейку испепеляющим взглядом и, бессильно всхлипнув, поплелась в дом.
Я ещё долго кипела внутренне от несправедливого и лицемерного отношения рыжих сестричек, глядя на пустующее место в коробке с мелками. Не верилось, что воровство такое обычное дело, которое можно встретить на пороге собственного дома, что совершить его может даже «друг», которому доверяешь. Бабушке я, конечно, всё рассказала. Олеся забралась в дом, когда бабушка была на огороде. Мы вместе приняли очевидное решение: больше эти девочки к нам не ходят и я к ним тоже.
«Я никогда не буду воровать! Это низко и подло!», – твердо решила я.