Аберистуит, любовь моя

Я заказал еще выпить и тоскливо подумал о Шани-и-Отцосс. В любом городе бывают свои тяжелые случаи – так же, как во всяком городе есть своя гулящая и своя нудящая. Они расцветают и отцветают, как лесные колокольчики. И если, как полагают некоторые, для них, как и для вина, бывают удачные и неудачные годы, Шани олицетворяла собой один из лучших урожаев в истории нашего шато. Девушка, о которой люди в грядущие годы станут у камина рассказывать сказки своим детям, тщетно пытаясь передать ее сущность, – как иные отцы пытаются привить чадам благоговение перед Томом Финни и Стэнли Мэтьюзом.[28]

Подошла Мивануи. Я краем глаза все время следил за ней.

– Привет, Луи!

– Привет.

– Извини, я занята с клиентами.

Я сделал глоток.

– Ты ведь не против?

– Нет.

Она неуверенно поглядела на меня и вдруг весело воскликнула:

– Слушай-ка, а почему тебе сегодня не отвести Бьянку к себе домой? – Как будто думала, что я заглянул купить обед навынос. – За счет заведения.

Я поглядел ей в лицо. Она довольно улыбалась.

– Как ты можешь такое говорить?

У нее отвисла челюсть, и довольная улыбка испарилась.

– То есть, я думала… – Она присела и обвила мою руку своей. – Ой, Луи, не будь как все.

– Какие все?

– Если так и дальше пойдет, ты начнешь меня шлюхой называть.

Слово воткнулось в меня, как мясницкий крюк.

– Как ты можешь предъявлять это мне и тут же предлагать отправиться домой с Бьянкой?

На лице ее мелькнуло раздражение.

– Никто тебя не заставляет.

Я не раз думал о том вечере в последующие годы. Пытаясь понять: измени я некоторые детали, некоторые фразы, а то и порядок слов – да будь у меня хотя бы настроение получше, – насколько иначе все могло бы сложиться? Легко угодить в ловушку: по привычке разложить прошлое на серии аккуратных поворотных пунктов; наделить случайности властью изменять ход событий – властью, которой они не обладали никогда. Не замечать, что мгновение, ставшее водоразделом в контексте одного вечера, на самом деле всего лишь отражает процесс, что подспудно развивался многие месяцы. Подобно тому, как сердечный приступ есть лишь внезапное внешнее проявление образа жизни. Иногда я спрашиваю себя: правда ли я в это верю и понимаю ли, что выбора у меня нет? Альтернативный сценарий – что многие действия в ту ночь могли бы все изменить, – рассматривать слишком больно – в свете того, чем закончился вечер. Я ушел домой с Бьянкой.

Не исключено, что свое дело сделала волшебная фраза «за счет заведения». Слова, которые поначалу вызвали во мне презрение, но с каждой новой рюмкой казались все менее оскорбительными и все более соблазнительными. А может, виновата одна выпивка. Мой первоначальный план сходить в «Индиану» и найти Шани утратил всякую привлекательность. Которой и без того не было. Чего ради, в конце-то концов? Я уже знал, где Эванс – на дне гавани или еще где похуже. Другого объяснения быть не могло. Со дня на день всплывет. Мне, в итоге, наплевать. А может, дело в Бьянке. Девушка она славная. Не просто симпатичная, а еще какая-то – и это дошло до меня только после ее гибели, да и то не скоро. Она была честнее Мивануи. Наверное, потому что не слишком умная. Но от этого была еще симпатичнее.

Мы долгое время просидели в моей машине, на Набережной напротив мозаичного Отца Времени. Окна были опущены, и из черноты слышалось биение океана; рев, урчание и грызня морских валов у дамбы. Я спросил, почему она якшается с Пикелем, и она пожала плечами:

– Это не то, что ты думаешь.

– Он ведь ужасный, правда?

– Он задаром чинит часы пенсионерам. Не поверишь, как он этого стесняется: поэтому старички оставляют часы на заднем крыльце, а утром забирают уже починенные. Он прямо как зубная фея.

Она поерзала на сиденье, захрустел блестящий чехол из черного пластика.

– А если они забудут ключи, он им открывает двери. Он может любой замок открыть… к тому же ты ведь знаешь, каково ему приходится.

– А ты знаешь?

– Он в детстве только и ждал, пока его мамаша из кабака вернется. Я знаю, каково это.

В темноте отсвет уличных фонарей поблескивал на ее красных, как почтовый ящик, губах и в белках глаз.

– С тобой так трудно.

– Трудно что?

– Ты знаешь, что ты мне нравишься?

– Нет.

– Ну а я – да.

– Спасибо.

– Я не в том смысле.

– И я не в том.

Она искоса взглянула на меня и слабо улыбнулась:

– Я знаю, ты парень хороший.

– Не увлекайся, я не хороший.

Она в темноте погладила мою руку. Я спросил:

– Почему Мивануи велела тебе ехать ко мне домой?

– Она не велела. Это я сама захотела.

– Что-то я не просекаю.

– А тебе всегда нужно что-то просечь?

Я немного поразмыслил. Тут она положила руку мне на плечо и сказала:

– Может, поговорим о другом?

Но мы не стали говорить; вместо этого мы объехали квартал на Кантикл-стрит и взошли по некрашеной деревянной лестнице и встретились с частицей судьбы – казалось, это поворотный пункт, а может быть, только чудилось.

Следующий вечер я провел дома: выпил полбутылки рому и заказал столик в ресторане «Индиана».

– У вас забронировано? – Пара темных глаз уставилась на меня через окошечко в двери.

– Да, Крейценфельд.

Официант кивнул и отодвинул засовы:

– Мы вас ожидали.