В этом сне женщина за клавесином дважды произнесла те же пять слов: «Кожа, дерево, железо, камень и стекло». А до этого те же пять слов говорила девочка с мячиком… Уж она-то точно не имеет отношения ни к каким заклинаниям. Но я сама слышала…
– Больше того, на каждом из этих артефактов написаны все пять слов палиндрома – но только одно из этих слов написал сам Иоанн Богослов. Значит, для того, чтобы проявить все могущество этого заклинания, нужно собрать вместе все пять надписей…
Голос его стал громким, и было в нем какое-то затаенное, подспудное неистовство. Наверно, так говорили древние христианские святые. Или фанатики.
Мне захотелось уйти из этой комнаты. Или хотя бы отодвинуться от этого странного человека подальше. А вдруг он впадет в буйство? Ишь как глазами сверкает и руками размахивает!
Вдруг Иннокентий замолчал, потом повернул голову, словно к чему-то прислушиваясь. Теперь я тоже услышала где-то вдалеке, в коридорах клиники, хлопанье дверей, торопливые шаги и приглушенные, озабоченные голоса.
– Это по мою душу… – проговорил Иннокентий, понизив голос. – Они заметили, что меня нет в палате. Так что мне нужно возвращаться. Не хочу вас подставлять, да и сам не хочу лишиться возможности этих ночных прогулок. Без них моя жизнь станет пустой и унылой… нужно, чтобы они не заметили моего отсутствия.
– И как вы это провернете? – поинтересовалась я. – Вы же сказали, что они уже в вашей палате.
Он хитро улыбнулся, отчего его некрасивое лицо стало привлекательнее и даже помолодело:
– Ну, у меня есть свои маленькие секреты! А пока – позвольте откланяться! – и он пошел к окну.
– Заходите, если будет настроение! – проговорила я ему вслед.
Мне и правда хотелось еще с ним поговорить – было в нем что-то интересное, и тема не то чтобы увлекательная, но чувствовалось, что он еще много может мне рассказать. Со своей стороны, и я, возможно, открою ему, что уже видела эти слова, написанные… ага, на железной двери в том дворе, где я встретила бомжа.
Иннокентий выскользнул в окно и исчез, я тоже подошла к окну и осторожно выглянула.
Оказалось, что вдоль всего третьего этажа идет узкий такой балкончик, причуда архитектора. Пройти по нему мог только один человек, двоим не разминуться, и от обычного карниза его отличал только небольшой каменный бордюр.
Ну, будем надеяться, что Иннокентий доберется благополучно, ему не впервой.
Я с трудом закрыла окно и легла.
В комнате было теперь гораздо свежее, и я почти сразу заснула.
На этот раз мне снился не таинственный коридор, увешанный старинными портретами, а хорошо знакомое место – Ромина квартира, та самая квартира, с которой у меня были сложные и волнующие отношения, как с близким человеком.
И вот теперь, во сне, я шла по этой квартире, словно что-то искала.
Я оглядывалась по сторонам – и наконец увидела на стене нарисованную мелом стрелку. Я пошла по этой стрелке – и увидела следующую, потом еще одну. Теперь я шла уверенно, целенаправленно, как будто знала, куда мне нужно идти.
И очень скоро я пришла на кухню, значительную часть которой занимала большая печь, выложенная выпуклыми сине-зелеными изразцами.
Очень красивая печь, я и раньше ею любовалась – но сейчас шла не к ней.
Какая-то сила тянула меня к невзрачному железному ведерку, которое стояло в темном закутке за печью. Отчего-то я знала, что в этом ведерке прежде хранили растопку. Но печь давно уже не топили, и ведерко стояло здесь без применения.
Его давно уже следовало выбросить, да у хозяев, очевидно, не доходили руки.
Сейчас, во сне, я удивилась, отчего же я раньше этого не сделала.
Хоть в квартире я навела относительный порядок, но выбрасывала только, так сказать, бытовой мусор, то есть то безобразие, что устроил Рома, пока жил там один. Ничего старого я не трогала, помня, что в квартире этой я не хозяйка. Тем более что Рома, ставший в последнее время удивительно противным, не уставал мне об этом напоминать по каждому удобному и неудобному поводу.
И вот сейчас, во сне, я шла к этому старому, заржавленному ведерку, потому что знала, что в нем…