Абориген

Ева резко вскочила и сквозь сонные глазницы пыталась разобрать, что происходит. Представляю её недоумение, опьянение ото сна. Может она видела дивный сон с яркими красками, сон, с которого её вытащила здоровенная рука раздора к нам в реальность, в мир снующих взрослых с их рёвом и проблемами. Алиса уселась к ней на кровать. Поглаживала её по щеке.

– Мама, что случилось? Зачем ты плачешь? – милым голоском, словно пропела Ева. – Папа…папа, что с мамой? – она повернулась в мою сторону. – Папа, мне страшно! Мама…мамулечка, не плачь? Мам…

Я стоял в дверном проёме. Коридорный свет облепил мою спину так, что в темноте комнаты, я казался тёмным стражем, непоколебимым караульным, чьё лицо смешалось с ночью. Я прибывал в опустошённом бытие. Череда событий, разворачивающаяся, как клубок нити, перед моими глазами не имела реальности. Неожиданная рефлексия. Смесь эмоций за гранью дозволительного. Ровно час назад я зашёл домой, как ни в чём не бывало. Алиса укладывала Еву. Во время вечерней прогулки я всё обдумал. Мы прошли в кухню. Я отужинал, как всегда, с растяжкой в пережёвывании. Алиса улыбалась, игриво разговаривала и всё в этом духе. Обычная семейная жизнь двух любящих. Обычный бесцветный день. И стоило мне сказать, произнести кульминационную фразу, как цвет заиграл в анархизме, и полотно обычного сорвалось с балкона. Одна фраза и кирдец маленькому мирку. Ёбанный сон наркомана с сухой пиздой во рту, именно так, и никак иначе невозможно охарактеризовать моё состояние в этом дверном проёме.

– Дочка, – сквозь слёзы заговорила Алиса, – твой папа…твой папа хочет уйти! – она обхватила Еву в объятиях и разревелась.

– Алиса, – сказал я, – ну зачем ты? Ева, не слушай маму, она сегодня не в духе, – я попытался поднять Алису, но она меня оттолкнула.

– Отойди! – закричала она. – Отойди! Ты нас не любишь!

– Не говори так! Я жизнь готов отдать за вас!

– Нет! Не любишь! Ты готов нас оставить! Поигрался и убежал! Отойди!

– Алиса, оставь дочь…

– Папа, ты хочешь уйти от нас? Папа, что происходит? – дитя явно было не готово к этому.

– Нет, Евочка, я здесь…я с вами…Я вас никогда не брошу…

– Бросишь! – закричала истерично Алиса. – Ты уже бросил! Но, как ты посмел! Меня! Еву! Наше сокровище!

– Алиса! – меня это начинало выводить из себя. – Угомонись! Отпусти Еву. Дочка, не обращай внимание, ложись спать. Маме нужно успокоиться. Знаешь, иногда такое бывает у взрослых – плакать хочется. – Я отцепил Алису от Евы. Это было очень даже легко, она совсем ослабела от истерики. – Спи, дочка, сейчас мама поплачет и успокоится…

– Нет…зачем ты так с нами? – голос Алисы ослабел в разы.

Я поцеловал Еву в лобик и аккуратно вывел Алису из комнаты.

– Спи, Ева, завтра и солнце обещают, и всё будет хорошо, – сказал я, закрыв за собою дверь.

Алиса сидела на полу кухни. Я подсел к ней. Прижал к себе. В её хрупкое ушко нашёптывал разные милости, глупости, что так успокаивают человека. Я гладил её по волосам, периодически целовал.

– Марк, – всхлипывала она, – Марк, не делай этого…пожалуйста, я тебя умоляю…Ты и Ева – для меня Всё…Пообещай, Марк…

Она уставила в меня кошачьи глаза. Её взгляд молил, слёзы самостоятельно заполоняли зелёные зрачки. Она смотрела в мои глаза с сильнейшей откровенностью, по силе превосходящий взгляд любого святого, повисшего на стене монастыря.

– Конечно, я вас не брошу…Конечно я никуда не уйду…Это моя очередная глупая затея…

– Обещаешь?…Обещаешь, что не бросишь?

– Обещаю…Я люблю тебя!

Она крепко прижалась ко мне, расцеловывая каждый сантиметр тела.

– Я тебя так люблю, – повторяла она, – так люблю…У нас всё будет хорошо, ты напишешь, правда напишешь…Я знаю…Я люблю.

Я опустил нос к её шее. Такой родной, такой любимый запах. Аромат её тела моментально успокоил мозг и вернул сознание домой. Дом, милый дом.

– Я тебя люблю, – вздохнув, сказал я, и так, и почувствовал, как мои слова легли лёгким грузом на её миловидные груди.

Алиса успокаивалась. Мы продолжали сидеть на полу, как два умиротворённых существа под ликом дешёвой люстры. Вокруг летала тишина и жёлтый свет тускнел на глазах.

Глава 2

Тени горшков с подоконника отражались на потолке в светлой области. В окно бил уличный фонарь и если прислушаться, то можно было различить его свербение. Алиса спала по левую сторону от меня. Её хрупкое личико пристроилось к моему плечу. Я не мог заснуть. Глаза отказывались закрываться. Потолок, как бесконечное полотно для воображаемых рисунков. Их можно стереть, и можно нацарапать по новой. Безграничная стёрка. Ева тихо посапывала. Я приподнял голову. Она так нежно спала с приоткрытым ротиком на своей кроватке, иногда она оближет губки, что-то ей не понравиться во сне, и она повернётся на другой бок, высунув из-под одеяла голые пяточки, такие же гладкие и цветущие, как она сама. Свет фонаря и ночная мгла придавали её пижаме в горошек голубоватый цвет, соизмеримый с отливом чистейших вод океана.