Абориген

На улице стояла чудесная погодка. Пробуждение дня сквозило в ржавых качелях, сто раз перекрашенных скамьях. Песок в песочницах затвердевел от будоражащего утреннего холодка. Восходящие солнце оставляло на тротуарах тени многоэтажек. Тёплые лучи ещё не совсем успело выйти из горизонта, и, потому небо разрисовалось в розовых красках, у краёв виднелось что-то напоминающее молочный шоколад. Так выглядит небесный пейзаж лишь в последние дни лета, и никак иначе. Это время года всегда легко отличить: утренний воздух пробуждает мурашки, нос дышит влагой так, что чувствуется роса, скользящая по скату травинок.

Я моментально вздохнул. Ощутилась свобода. Нет! Не это дурное слово. Другое, которого я не знаю, но оно точное есть, или, когда-нибудь появится. Непонятное чувство, сходное со словом «охренеть». Я взбодрился по щелчку, будто и не было прошлой ночи. Прикурил сигарету. И дым ложился как-то не так. Он как будто карабкался по ступенькам вверх, к самому Олимпу. Я слышал треск «Джарума». Большего мне не надо. Последний раз взглянул на своё окно, помахал рукой и отправился. Просто отправился.

Рядом с моим домом располагался пустырь, через него – железная дорога. Я вышел на рельсы. Я шёл распираемый в улыбке. За мной солнце. В зубах сигарета. И по бокам деревья с поющими птицами и звенящими насекомыми в сгустках травы. Вокруг тишина, которой следует насладится. Это я умею. Я щеголял, как самый радостный, как самый двинутый, по этой капиталистической тропе. Тропа напоминала путь к раю с чёрного входа.

Прошло около двух часов моего путешествия. Мне попался продуктовый. Судя по часам, он работает. Секунда или две, и я стою в винном отделе, выбираю красное, что подешевле, но не совсем. Нужно отметить начало странствия. Но взглянув на свои финансы, дешёвое вино – это роскошь. А я люблю роскошь. Схватил бутылку. За кассой стоял продавец не русской внешности. Маленький, коренастый, с вытянутом носом и бельмом на левом глазу. На бейджике я разглядел «Идибек Довлатов». Он играючи покручивал бутылку в руках. Я был единственный в магазине, поэтому он мог себе позволить побаловаться.

– Идибек, пробей, наконец, товар клиенту! – укоризненно прокричала, проходившая мимо женщина.

Он закопошился.

– Слущяй, – обратился он ко мне, перегнувшись через кассу. – Видел её? Натащяяяя… – протянул он, вздохнув. – Она здесь главная. А видищь ту? – он указал на кассиршу, – Тоже Натащяяя…И там, и там, и та – все Натащи. Заебали эти Натащи! Не вздохнуть, не пёрнуть от этих Натащь! – он говорил энергично и бойко, размахивая моей бутылкой. Меня это напрягало. Ведь он может разбить последнее дешёвое красное.

Я выказал сочувственную мину и сказал:

– Зато не трудно всех запомнить…

– Ээээ…Знаещь, лучщеби – Кати, а то эти Натащи заебали совсем! – его явно бесило полчище Натащь, окруживших его, а он бесил мою бутылку своими взмахами. Я начинал тоже ненавидеть Натащь!

– Идибек, да обслужи же клиента! – прокричала вновь женщина.

– Ээээ… – возмутился он, произнёс что-то на своём и пикнул бутылку.

– И можно вот этот блокнот, – указал я.

– Братан, зачем блёкнот, возьми тетрадь.

– Не, тетрадь неудобно таскать в заднем кармане, а блокнот в самый раз для стишков…

– Ты чё, писатель? – недоумённо спросил он.

– Дилетант… – говорю.

– Ээээ…Почему делитант? Писатель! По тебе видно…

– Как пожелаешь, – говорю.

– А как зовут? – он растянулся в улыбке.

– Кнут Гамсун! – с чувством собственной гордости ответил я.

– Не русский что ли?

– Норвежец.

– И чё, исвестный? Аааа?

– Весь мир читает! – моей бы гордости хватило Гамсуну.

– Брат, почему сразу не сказал! Дарю вино! и блёкнот тоже! Слушай, а оставищь автограф? – его улыбка выходила из орбит.

– Давай…А что написать?

– Напищи: «Довлатову от Кнюта!».

Я написал на вырванном листе блокнота: «Довлатову от Михалкина!» – и поставил подпись.

– Спасибо! – он запрятал лист под жилетку.

Я вышел из магазина абсолютно довольным. Откупорил ключом бутылку. А неплохо получилось, думал я, глотая содержимое. Мой первый автограф, и самому Довлатову. Пусть будет так. Чертовски неплохо! Знал бы, прихватил вино подороже. Я рассмеялся.

Глава 4

Я не знал куда отправиться. Наверно, в спонтанном путешествии, когда все вещи распиханы по чемоданам, краны перекрыты, мысли раздуваются, как мыльные пузыри, от эйфории в предстоящем, всегда так – самое трудное решить, куда двинуть. Но я не утруждал голову подобными размышлениями. Если путь будет длинным, то почему бы его не разбавить лишним деньком, проведённом в городе, который практически родной. Короче говоря, я разгуливал по Питеру, приглушая вино. Голова моя забита воспоминаниями, связанными с той или иной улицей. Приятно, иногда, вспомнить, как то было, и как того уже не будет.