Одна из главных задач этнографа — показать историческое развитие и перемены в жизни таких народов, у которых нет письменной традиции. Жители Грут-Айленда в этом отношении представляют хороший при мер.
Наскальные изображения, которые я открыл в 1941 году западнее Сэнтрэл-Хилл, свидетельствуют об изменениях в хозяйственной структуре, произошедших на Грут-Айленде с прибытием малайцев и введением в обиход лодки-однодеревки. Более старые, одноцветные изображения, при исполнении которых употреблялась преимущественно охра, доставленная с континента, показывали эму, эурос — разновидность серых кенгуру, валлаби, кенгуру, ящериц и малайских ильных рыбок, каких ловят в мангровых болотах. Кроме того, на одной скале были изображены нагие танцующие мужчины с поднятыми над головой руками. Более же поздние изображения многоцветны, и краски для них добывались на самом острове. На них изображены черепахи, морские огурцы, морские свиньи, а также сцены охоты на морского зверя, когда мужчины поражают зверя копьем или гарпуном. Изображения наземных животных очень редки.
Поскольку эму на острове не встречаются и сопровождавший меня туземец объяснил, что на изображении показан танец жителей континента (так как островитяне никогда не поднимают во время танца руки над головой и не ходят обнаженными), можно прийти к заключению, что первоначально остров не имел постоянного населения. Только после того как начали охотиться на морского зверя и ловить рыбу, аборигены с континента прибыли на остров и поселились на нем постоянно. Однодеревка была введена в обиход малайцами примерно двести или более лет назад, и только это обеспечило переход на более высокую ступень хозяйственного развития с основным упором на морскую охоту и рыболовство. Эти две отрасли хозяйства дали возможность существовать племенам со значительно большим количеством людей, с собственным языком и своими особыми обычаями.
Это нашло свое отражение в мифе о муравьином еже и сирене. Сначала сирена жила на суше, а муравьиный еж — в море. Но толстой сирене было очень неудобно на суше, и вот однажды сирена и муравьиный еж поменялись местами, и произошло это там, где сейчас болото. Муравьиного ежа, обычно называемого муравьедом, аборигены едят как деликатес, но вообще в их питании он в противоположность сирене не играет большой роли.
Когда в 1941 году я вернулся на Грут-Айленд и выполнил основную часть своей этнографической работы, гражданская летная станция все еще существовала, хотя Австралия уже находилась в состоянии войны с нацистской Германией и вдоль всего побережья патрулировали базирующиеся на суше самолеты. Персонал станции постоянно менялся, и я не застал здесь почти никого, с кем вместе работал в 1939 году.
Социальное положение аборигенов, в общем, изменилось мало. Большинство их жило, как и прежде, в буше, и только временами они появлялись в поселении Фреда Грея или на станции миссионеров у Эмералд-Ривер. Несмотря на это, Фред Грей построил несколько чистых, прочных хижин из древесной коры для работавших у него туземцев. В 1941 году занята была только одна из них, потому что австралийцы во время своего пребывания в поселении охотнее спали у лагерного костра.
Однако я заметил перемену в положении женщин: они уже не были так строго изолированы. Это дало мне возможность опрашивать не только мужчин, но и женщин. Правда, все равно мне удалось опросить значительно больше мужчин, чем женщин, но в 1938 году я вообще почти не видел женщин. Однажды в буше я случайно наткнулся на одну женщину. Увидев меня, она тотчас же обратилась в бегство, бросив при этом свою корзину из коры с собранными корнями лилий. Особенно поразило меня, что в спешке она налетела на лежащее на земле дерево и упала прямо носом в землю, но сейчас же вскочила и моментально исчезла из виду. Я отнес корзину в поселение туземцев и там узнал, что эта женщина еще никогда в жизни не видела белого человека.
В 1941 году женщины отказались и от одежды из коры. Они носили теперь очень негигиеничные мешки из-под муки, а кое-кто — женское платье из тех, что Фред Грей получил из Брисбена. Но поскольку платьев было совсем мало, женщины удовлетворялись и поношенной мужской одеждой, которую они получали с летной станции, и в 1941 году не было ничего необычного в том, что всю одежду женщины составляла лишь мужская нижняя или верхняя рубашка.