Аборигены, кенгуру и лайнеры

После нападения на Пирл-Харбор 7 декабря 1941 года началась война с Японией. До этого Австралия, несмотря на то что официально находилась в состоянии войны, жила словно в раю дураков. Бомбежка Роттердама, падение Парижа, нападение на Советский Союз очень мало трогали среднего австралийца. Теперь же враг неожиданно оказался на пороге. 18 февраля 1942 года бомбы упали на Дарвин, в начале марта — на Брум. «Кулама», в мирное время курсировавшая между Фримантлом и Дарвином, была потоплена японскими бомбардировщиками у берегов Кимберли. Австралия была пробуждена от своего летаргического сна, и Грут-Айленд почти в одну ночь превратился из гражданской летной станции в военную авиабазу. Самолеты различных типов стартовали с Лагуны Литла и проводили разведочные полеты над морем, где господствовал враг, летая за тысячи километров.

Двенадцати человек гражданского персонала станции было, конечно, совершенно недостаточно для того, чтобы обеспечить прием прибывавших днем и ночью самолетов. Маленькую площадку для вынужденных посадок возле станции миссионеров следовало увеличить и нужно было еще построить дорогу длиной шестьдесят километров для тяжелых грузовиков. Расширить дорогу, выкорчевать кустарник, засыпать крики и овраги — это была работа для аборигенов, их вклад в войну против фашизма. Число белых служащих станции, прежде не превышавшее двенадцати, увеличилось во много раз, и они постоянно менялись. Четкая граница между летной станцией и резервацией аборигенов исчезла, весь остров стал рассматриваться как единое целое.

Сначала туземцы не понимали, что Австралия воюет с Японией и что, если японцы высадятся на острове, их нужно убивать. Когда несколько лет назад один абориген убил японского ловца жемчуга за то, что тот гнался за его женой, полицейский заковал его в цепи и доставил в Дарвин. Теперь же убийство становилось добродетелью — ну что за странные люди, эти белые! У аборигенов было за что посчитаться с японцами, и их охватил воинственный дух. Получив оружие белого человека, что прежде им запрещалось, они были готовы вести против японцев, если те только высадятся на острове, партизанскую войну.

Поскольку аборигены работали вместе с солдатами, они получали такое же питание, как солдаты и летчики. И прежде всего им предоставили такое же медицинское обслуживание, как и солдатам. Раньше аборигенам время от времени давали медикаменты и делали прививки на станции миссионеров и в поселении. Теперь же заботились о их боеспособности, а также старались уберечь от инфекций белых военнослужащих, которых туземцы могли бы заразить. По этой причине установили контроль за состоянием здоровья аборигенов; малярия и венерические болезни в значительной мере пошли на убыль. Немногих прокаженных эвакуировали с острова.

Теперь действовали не только материальные, но также и социальные силы, и они привели к крушению прежний образ жизни и общественную структуру жителей острова. Прежде туземцы видели в миссии, поселении и летной станции нечто чуждое, насильственно вторгшееся в их жизнь, хотя они и получали там такие нужные им вещи, как табак и железо. Центром жизни аборигенов были заросли или берег моря, в поселении и миссии они задерживались лишь на короткое время, чтобы получить кое-что из необходимых вещей. Белый человек исчезнет так же, как и малайцы, думали они.

Однако между 1942 и 1945 годами война ворвалась в жизнь аборигенов, как ураган. Заросли перестали быть центром их существования, он переместился в лагерь, контролируемый белыми людьми в военной форме. Там им указывали, что делать. В условиях зарослей полигиния имела полный смысл, при строго организованной жизни в поселении нужды в ней уже не было, и многоженство исчезло. Инициация была неотъемлемой частью прежней социальной жизни аборигенов. Нужно было посвящать юношей в племенные традиции, учить их закону буша — всему, что должен знать охотник. Но теперь, когда пищу брали из консервных банок, вскрываемых ножом, не имело смысла учить навыкам зарослей, и если обряды посвящения юношей и не исчезли, то во всяком случае, они приняли совершенно иной характер.

Туземцы Северной Австралии работали вместе с белыми солдатами, которые в своей гражданской жизни были фабричными или сельскими рабочими, и усвоили от них начатки пролетарской солидарности. Туземцы узнали, что белые бывают не только полицейскими, миссионерами и служащими станции, но что они такие же человеческие существа, которые зарабатывают себе на жизнь в поте лица. Это был очень важный урок, и результаты его сказались в послевоенные годы.

То, что произошло на Грут-Айленде, было характерно для всего севера Австралии. До 1941 года переход от первобытной жизни к современной туземцы Арнхемленда и Грут-Айленда осуществляли постепенно, в том темпе, который их устраивал. События 1942–1945 годов выбили их из привычной колеи, подхлестнули, и, когда в 1948 году я вернулся на остров, первобытного общества уже не существовало; остались лишь незначительные его следы.