Аборигены, кенгуру и лайнеры

Вещь была очень интересной, я никогда не видел ничего подобного, поэтому великодушно выложил ей четыре шиллинговые монеты. Она пришла в ярость от такой расплаты. Я спросил Аду, стоявшую рядом с ней, сколько же она на самом деле просит. Они переговорили между собой, но видно не пришли к согласию. Женщина вновь подняла вверх три пальца. Я стал объяснять, что я вместо трех дал четыре шиллинга. Тогда Ада перегнулась через прилавок и показала на три двухшиллинговые монеты. Теперь я попял, отчего возникло недоразумение. Женщина получила еще два шиллинга и ушла, посмеиваясь; ее явно очень позабавило, что я не мог сразу понять, сколько она хочет.

Десятишиллииговые и фунтовые бумажки были в обращении у аборигенов, но они их не очень любили и предпочитали серебряные монеты. Они говорили, что бумажки они теряют и, когда, играя в карты, кладут ставку на «стол» — расстеленное на земле одеяло, их может унести ветер. Только дважды я видел в руках у аборигенов пятифунтовые банкноты, а десятифунтовых не видел ни разу.

В 1962 году в денежных отношениях аборигенов между собой сохранялось еще много первобытных черт. Так, например, Тимоти неоднократно давал деньги старому Гарри Нининго, мужу своей сводной сестры, выполняя тем самым какие-то внутриплеменные обязательства. Это тем более удивительно, что Тимоти был одним из наиболее цивилизованных аборигенов, часто посещал Алис-Спрингс и работал на западе Квинсленда объезчиком лошадей.

Несомненно, азартная игра ускоряла обращение денег в лагере. Это вовсе не означает, что каждый австралиец стремился прежде всего к тому, чтобы выиграть как можно больше денег. Если кто-нибудь проигрывал все свои деньги, остальные игроки давали ему какую-то сумму без отдачи. И щедры они были не только на деньги, но также и на сувениры для туристов. Если один абориген имел на продажу два копья, а у другого не было ни одного, он отдавал одно копье другому, и не заходило речи о том, чтобы второй дал ему хотя бы часть денег, если он продал копье.

В отношениях с белыми, в том числе и со мной, аборигены вели себя совсем иначе. Судя по своему опыту в Северной Австралии, я ожидал, что аборигены будут охотно и не думая об оплате рассказывать мне о племенных обычаях. Однако в Ангас-Даунсе мне пришлось оплачивать каждый свой разговор с туземцами.

Поскольку мои средства были очень ограниченны, я собирался платить за фотоснимок один шиллинг, добавляя к нему фото. Когда я давал на следующий день аборигенам их фотографии, они восхищались и показы вали друг другу снимки под всеобщий смех, но требовали свой «фунт мяса» — второй шиллинг. Я вначале был очень наивен, полагая, что за эти фото и другие услуги они будут относиться ко мне иначе, чем к остальным белым. Я ошибался. Через несколько дней я понял, что мне придется платить за все, что я получу от аборигенов.

Туземцы Ангас-Даунса никак не могли уразуметь того, что у меня недостаточно денег, чтобы купить множество священных ритуальных предметов, которые они мне приносили. Если я им говорил, что у меня нет денег, они отвечали: «А ты напиши бумагу!» — то есть выпиши чек на нужную сумму. О современном банковском деле у них не было никакого представления, и они верили, что всем белым, в том числе и мне, чтобы получить деньги, достаточно только выписать чек. Чек — это часть магии белого человека.

Опыт с чеками они приобрели на соседних фермах, где им платили таким образом за работу и различные услуги. Они приходили с этими чеками в лавку в Ангас-Даунсе и использовали их как деньги. Однажды, торгуя в лавке, я получил чек, выписанный на имя «туземца Дона», но абориген, предъявивший чек, не был туземцем Доном, наверное, этот покупатель выиграл чек в карты.

Чтобы не объяснять постоянно, что у меня нет денег и я не могу выписывать чеков, я прибег к уловке и придумал такое объяснение: я полечу на большое расстояние самолетом, смогу взять с собой немного багажа и поэтому лишен возможности купить все, что мне приносят аборигены. Это они понимали. В действительности это было правдой лишь частично, потому что я должен был ехать железной дорогой до Аделаиды, Мельбурна и Сиднея, где собирался оставить некоторые этнографические предметы, которые у меня имелись в дубликатах.

Только однажды мне предложили что-то бесплатно. Тимоти дал мне куламон (который он получил от своей сводной сестры), к моему изумлению написав на нем свое имя. Он научился писать, когда работал в Квинсленде.

Считалось также совершенно нормальным и само собой разумеющимся, что я не получал никакой благодарности, если делал что-нибудь для аборигенов. Я специализировался на починке и изготовлении уздечек для ослиной упряжи, но никто из аборигенов мне за это не платил. И когда я роздал им газовые трубы, которые они употребляли как резцы, я ничего не получил, хотя за доставку их самолетом заплатил целых пять фунтов.