Абсолют (Опыт моделирования)

Я думаю, неудача в решении этой проблемы обусловлена слишком общим характером предположений, выдвигаемых в защиту той или иной концепции. Ведь если бы можно было сконструировать механизм, который наглядно показал бы, как видоизменялось бессловесное и бессознательное существо, чтобы обрести членораздельный язык, стало бы ясно, в каких из гипотез рациональное зерно есть, а какие произвольны. Поэтому, предлагая свою версию возникновения языка, мы пойдем по пути поиска такого механизма, который мог бы побудить нашего предка видоизменяться без участия сознания.

2

Поскольку, как давно замечено, всякое развитие идет от состояния всеобщности и отсутствия различий к состоянию дифференцированности и выраженности, логично предположить, что первоначально человек был обычным биологическим существом, не имеющим ни образного восприятия, ни памяти. Поэтому, чтобы понять, с чего начался процесс образования языка, в первую очередь нам надо выяснить, каким представлялся первобытному человеку окружающий мир.

Конечно, ответить на этот вопрос не просто. Такие сведения не получишь ни из литературы, ни из археологических материалов. Тем не менее, есть один источник, способный пролить свет на данную проблему. Это мифология, которая является фактически единственным свидетелем всех произошедших с человеком метаморфоз. Правда, для этого придется отказаться от традиционного отношения к мифам, как к выдумкам невежественных дикарей, и научиться видеть в них психологический феномен, за которым скрываются вполне реальные явления. При этом искать придется не там, где светло, а там, где зарыто: прямых указаний на то, каким было восприятие доисторического человека, мы, разумеется, не найдем. Зато мы можем найти тот образ мира, который представлялся нашему предку до того, как механизм его восприятия претерпел изменения.

В этой связи обращают на себя внимание тексты, в которых излагается состояние мира до начала творения. Так, в «Ригведе» сказано: «Тогда не было ни сущего, ни несущего; не было ни воздушного пространства, ни неба над ним… Тогда не было ни смерти, ни бессмертия, не было различия между днем и ночью. Без дуновения само собой дышало Единое, и ничего, кроме него, не было» [Х.129]. А вот древневавилонская поэма «Энума элиш»: «Когда вверху не названо небо, а суша внизу была безымянна, тростниковых загонов тогда еще не было, тростниковых зарослей видно не было. Когда из богов никого еще не было, ничто не названо, судьбой не отмечено…» [Табл. I, 5-6а]. Примерно то же можно обнаружить и в скандинавской «Старшей Эдде»: «В начале времен, когда жил Имир, не было в мире ни песка, ни моря, земли еще не было и небосвода, бездна зияла, трава не росла» [«Прорицание вельвы», 3]. Аналогичные картины присущи греческой, египетской, ацтекской и многим другим мифологиям.

Трудно предположить, чтобы столь полное единодушие в представлениях разных племен о таком темном предмете могло быть следствием случайности. Тем более если учесть их разброс как в пространстве, так и во времени. Еще менее вероятно, что наш предок сам наблюдал мир до сотворения или получил его описание непосредственно от Господа Бога. Поэтому, если оставаться на почве реальности, остается допустить, что здесь описан не образ мира как таковой, а состояние сознания человека, которое он принял за образ мира. Как сказано в «Книге Бытия», до начала творения «земля была безвидна и пуста». То есть для человека она не обрела еще своего образа («вида»).

Таким образом, мы вполне можем предположить, что первоначально восприятие человека представляло собой бесформенное ощущение, не приводящее к представлению ни о пространстве, ни о времени, ни о веществе. Видимо, оно ограничивалось ощущениями органов чувств, когда внешняя среда воспринимается просто как нечто твердое или мягкое, темное или светлое и т.д. Такое восприятие подобно реакции внутренних органов на поступление в организм питательных веществ и является одним целостным чувством, в котором тонут и потому не могут быть распознаваемы отдельные предметы и формы. Несколько перефразировав В. Хлебникова, можно сравнить его с тем, как воспринимает Земля брошенные в нее пахарем зерна.

Думаю, что в период, когда человек пребывал в природной среде в качестве функционирующего органа, ощущения, которые возникали у него от соприкосновения с природной средой, воспринимались им в единстве с ощущениями собственного организма, как воспринимается организмом работа его внутренних органов. Но, когда ощущение оказалось вызвано ситуацией, носящей нестандартный характер, выделяться из природного фона и запоминаться стало не только само ощущение, но и тот орган, которым оно оказалось воспринято. А поскольку память фиксирует отдельно ощущение и отдельно воспринимающий его орган, возникло впечатление, будто ощущение существует отдельно от органа и является по отношению к нему внешним.