Абсолют в моём сердце

Только в этот момент Эштон, наконец, решает удостоить меня своим коротким, искоса посланным взглядом. Думаю, он и понятия не имел о том, как много значил для меня тот мимолётный, болезненный контакт с его карими, почти чёрными в этом освещении радужками. Пусть это всего несколько мгновений, затерявшихся в вечности, но они были отданы мне, только я и только мои глаза стали на короткий миг его центром, фокусом его интересов…

— Пусть моя причина останется при мне, окей?

— Как пожелаешь! — отвечаю, с трудом сдерживая обиду.

Он отворачивается, но я успеваю заметить кровь на его лице.

— Эштон, у тебя разбито лицо…

— Знаю! — слышу в голосе усмешку. — Какой же героизм без телесных повреждений?

— Почему ты так мало ценишь то, что сделал сегодня?! У меня такое чувство, словно ты не осознаёшь даже, что именно произошло! Для тебя это как будто было просто работой, которую следовало сделать безупречно. Ты выполнил её и даже, о Чудо, немного доволен собой!

— Так и есть. Это просто работа, как и любая другая. Одно только отличие — больше усилий на то, чтобы обуздать собственные эмоции.

— И у тебя это выходит просто… нечеловечески! Те, кто Эштона не знают, могут даже решить, что ты их и вовсе лишён! А между тем, ты сегодня жизнь спас трём людям, Эштон!

— Одному.

— Одному сохранил, а спас троих!

— Не понял?

— Родители мальчика, Эштон! Страшно подумать об их жизни, о том, что стало бы с ними, с их семьёй, их душами, если бы сегодня в этом ресторане, полном холёных взрослых, не случилось бы быть тебе!

— Вся наша жизнь — случай. Всё в ней случайно. И появление одного отдельно взятого человека — тоже всего лишь стечение обстоятельств. Не больше.

У меня чувство, словно последние полгода философов штудировала не я, а Эштон. Будто это он прокачивал свои мозги, чтобы мне понравиться (куда уж больше-то?!), а вовсе не я. Что не скажу — всё невпопад. Не удержалась — сама пришла, сама села рядом, нахваливаю его, а он держится так, словно я безбожно утомляю его своими восхищёнными трелями.

Эштон немного поворачивает голову в мою сторону, и его карие глаза пронзительно всматриваются в мои. Мы оба сидим неподвижно, держим друг друга взглядом. Он медленно, даже подчёркнуто неторопливо склоняет голову на бок и укладывает её на сложенные на коленях руки, ни разу при этом не разорвав наш такой долгий, что почти уже бесконечный зрительный контакт. Мне нравится этот момент, нравится то, как он смотрит, нравится, что вот уже несколько минут я — центр его мира, фокус его внимания.

Очень хочется знать, о чём он думает в эти секунды, сливающиеся в минуты, долгие тягучие минуты…

Но он не вглядывается глубоко, как умеет, как уже делал однажды в декабре, а просто смотрит. Всего полгода прошло с тех пор, а кажется, что целая вечность. И я за это время стала совсем другой: так много детскости растерялось, развеялось, облезло, оставляя после себя новую, ещё не такую опытную и мудрую, как хотелось бы, но взрослость.

Я не задаю ему ни одного из тысяч своих вопросов — знаю, что не ответит, не на том уровне наше общение, нет больше той связи душ, что была раньше. Исчез бесследно волшебный «клик-клик» идеально соответствующих друг другу частей целого.

Отвожу свои глаза первой. Не потому что устала, не потому, что смущена или нет сил выдержать поток его энергии, ведь глаза — самый мощный канал её передачи, а чтобы уступить, дать ему возможность почувствовать себя сильнее. Ведь это действительно так — он намного сильнее меня, умнее, начитаннее, глубже, проницательнее.

Я смотрю на тёмное небо, спрятавшее от нас солнце, и думаю о своём неугомонном сердце. Спрашиваю его о том, когда же настанет тот счастливый миг, когда оно, наконец, успокоится и даст мне дышать свободно. Хочу жить, как жила раньше, спокойно начинать каждый новый день просмотром списка запланированных дел, памяток о важном, что никак нельзя позабыть. Нет больше сил просыпаться с мыслью о нём, об этом парне, что всё также продолжает смотреть на меня сейчас, и каждое новое утро надеяться его понять, осилить причину, по которой ничего не осталось от той магии, что была между нами, почему из прекрасного взаимного притяжения не родилось нечто большее. Почему для него я — запретное развлечение, а он для меня — смысл всего, центр моих желаний, фокус всех до единой мыслей.

Ветер — предатель, не такой сильный, чтобы заморозить глупую девчонку и дать кареглазому сердцееду повод её обнять, но достаточный, чтобы донести до её рецепторов запах… Его запах… Почему? Ну вот почему он всегда так фантастически притягательно пахнет? Так сладко и терпко одновременно, что хочется вжаться в его грудь лицом и дышать, дышать, крепко обхватив обеими руками, так крепко, чтобы никогда и ни за что никому не отдавать…