Абсолютное зло

Облачившись в старые, удобные джинсы и джемпер, я вернулась к Дану и застала его послушно сидящим в кресле. С трепетом и осторожностью я положила перед ним черный кофр.

— Открой, — предложила, предвкушая его реакцию. Он не сможет остаться равнодушным, ни в этот раз.

— Что это? — не желал разгадывать загадки. Но помедлив, все же потянул за молнию. — Это моя гитара, — констатировал, когда откинул клапан кофра. — Откуда она у тебя? — не сводил глаз с инструмента.

— Не могла смотреть, как она пылится в пустом доме, — смущенно каялась.

— Ты украла ее? — догадался. Комнату наполнил его певучий смех. Могла по пальцам пересчитать, сколько раз мне довелось видеть его улыбку за последнее время. Он всегда напряженный и мрачный.

— Сыграй, — неожиданно для самой себя попросила.

— Не могу, — снова стал хмурым, — травма, — он словно искал способ отказаться.

— Она не мешает твоим пальцам ловко бегать по экрану телефона, — рассуждала я, указывая на очевидные нестыковки, — значит, травма не настолько серьезная, как ты хочешь убедить меня.

— Это все детские забавы, — косвенно признался в обмане. — С этим давно покончено.

Его страсть к музыке не могла просто так исчезнуть.

— Сыграй для меня, — воспользовалась его слабостью.

— Нет, Ри-ри, — не собирался уступать.

— Много лет никто не прикасался к ней, — окинула взглядом гитару, — пожалей бедняжку.

Он опустил ладонь на лакированное дерево, словно заново знакомясь с некогда любимым верным другом.

— Я уже не помню, как это делается…

— Думаю, сначала ее надо настроить, — подталкивала, чувствуя ослабление обороны.

Наконец он сдался: легким движением, которое я видела тысячи раз, извлек гитару из кофра. Казалось, ему непривычно держать ее, но как только пальцы коснулись струн, он уже знал, что делать.

Я умиротворенно наблюдала за тем, как он скрупулезно настраивал гитару, проверяя натяжение струн и прислушивался к каждой ноте. Мне доставляло удовольствие следить за работой мастера. Скоро раздался гитарный перелив, и я наконец позволила себе откинуться на диван и отдохнуть. Меня кружило в воспоминаниях и в мелодиях из прошлого. И тягучей тоской в душе отозвалась повисшая тишина, когда последняя струна стихла.

— Почему ты оставил музыку? — задала вопрос, не открывая глаз. — Почему бросил меня?

— Тебе пора понять, что я не бросал тебя, — теплые пальцы коснулись щеки. — Я уехал, потому что должен был, и никто не удержал бы меня.

— Мне так жаль, — взглянула из-под отяжелевших ресниц. Невольно вспомнила об его отце, как веской причине отъезда. Мысли сменяли друг друга, едва выныривая на поверхность сознания, и снова тонули в хаосе звенящего гула в голове.

— И мне, — по-своему расценил он мои слова, и в свои собственные вложил некий смысл, который я не способна была понять в тот момент.

— Ты не виноват, — произнесла, будто кто-то иной говорил за меня. — Знаю, ты страдал, — необъяснимая уверенность, как абсолютное знание озарило сознание. Не нужно было видеть его шрамы, чтобы понять это. Я видела это в нем, читала как в книге.

Вдруго озноб усилился, дрожь пробежала по рукам. Я опустила взгляд вниз: на кончиках пальцах оседала туманная пыльца. Она словно концентрировалась из воздуха, клубилась и вилась по рукам. Это не на шутку напугало меня: обхватила голову, желая, чтобы все в ней пришло в норму и галлюцинации исчезли.

— Этого нет, этого нет, — повторяла как заведенная. — Я схожу с ума, — отчаянно боролась с видениями.

— Ты не сходишь с ума, — Дан встряхнул меня, заставляя посмотреть на него, — это твоя истинная сущность рвется на свободу.

— Не… — Попыталась вздохнуть, но безуспешно. — …не могу… дышать…

Цеплялась за Дана, с ужасом сознавая, что еще чуть-чуть и задохнусь. Он прижал ладонь к моей груди, и, как и в прошлый раз, по телу полилось тепло, но это нисколько не помогало — я, как рыба, выброшенная на берег, хватала ртом воздух.

— Ри-ри, — сам поддался безотчетной панике.

Все что он мог сейчас, это держать меня и смотреть как во мне медленно гаснет жизнь. Я уже не билась, словно птица, пойманная в силки, борясь за жизнь, а зачарованно наблюдала за мистической дымкой, витающей в воздухе. Она вырисовывая на потолке неведомые символы, казалось, что так она говорит со мной — знаками.

— Ракран дал трещину, — словно издалека услышала папин голос. — Как такое могло случиться?

— Яд кирина, — как сквозь толщу воды доносились ответы Дана.

Папа расстегнул манжеты своей рубашки. На его предплечье был точно такой же голубой светящийся рисунок, что и на моей.

— Время на исходе, — поднес запястье к моему, но я ощутила сопротивление, исходящее от него. — Держи ее, — дал распоряжение, и кто-то сильней сковал меня, не позволяя отвести руку, которую уже жгло словно огнем. Испепеляя меня, он словно уничтожал некий барьер, и когда тот рухнул, меня словно окатило ударной волной, возвращающей способность дышать. Я хрипела, кашляла — не могла надышаться.

— Расскажите ей правду, — произнес Дан, — или это сделаю я.

— Ты не посмеешь, — дерзко возразил папа.

— Я вправе делать всё, что пожелаю, — впервые я уловила в тоне Дана холодную надменность.