Абстрактный человек

— Самое удивительное — это то, что эти вопросы уже кем-то в нас поставлены. — И вспомнил, что тот, усатый ему это также говорил. Или намекал. Или говорил. — Эти вопросы о будущем, — добавил он. — Вот ведь что. А что мы можем на них ответить сейчас, что мы можем сказать людям? Ничего. Так что если говорить коротко — основной задачей нашей является ответ на эти вопросы, и если не ответ, то хотя бы подход к ним.

— Философия, — сказал Иванов. — Высокая философия.

— Это и есть эксперимент, — сказал Болдин. — Эти вопросы — это будущее. Это наши чаяния. И мы должны ответить на них по-нашему. Понимаете, именно по нашему. С наших позиций. Вы это понимаете?

Майков слушал и разговор все более затягивал его. Неужели ОНИ и этим интересуются, неужели? И давно. Кто бы мог подумать? — рассуждал он про себя. — Каково. И причем тут я?

— Раньше, — продолжил Болдин, — данные работы, как вы сами понимаете, носили совершенно секретный характер. Абсолютно. Но теперь, теперь это не имеет смысла. Времена меняются. Прошлое уходит. А вечные вопросы остаются.

— И тут у нас есть гипотезы, — сказал Иванов. — Не скажу, чтобы они были особенно сложные, мы вообще не терпим сложностей и недомолвок, все должно быть четко. Мы хотим не отстать от времени. А то ведь время-то хитрющее, возьмет и вернется и уйдет куда-нибудь вперед, куда-нибудь вдаль. Такие примеры уже бывали. Тут нужен контроль.

«Вот оно что?» — подумал Майков.

— Да. Гипотеза, — продолжил Болдин. — О ней нужно сказать. Наша гипотеза заключается в том, что придет новый человек, что он уже в какой-то степени пришел. Вот. Что этот человек будет совершенно иначе смотреть на мир, что эти вопросы о жизни и смерти будут ему небезразличны, что он принесет в себе новый, нет, новейший мир, что этот мир будет чудовищно прекрасен, что этот человек будет творец, что, наконец, это будет наш человек.

— Да, — сказал Иванов.

— Его нужно найти, — сказал Болдин, — его нужно искать. Его нужно делать.

— У нас есть концепция, — сказал Иванов.

— В чем же она заключается? — сказал Майков.

— Она заключается в том, что перемены, которые происходят в мире, что строительство нового мира начинается со строительства нового человека, с изменений, которые идут в нем. Это, во-первых, Во-вторых, в этом новом человеке рождается некая новая структура, которая позволяет ему расширенно увидеть мир. Которая позволяет ему видеть то, что до сих пор никто не видел, которая, наконец, связывает его с глубокими слоями материи, с такими ее глубинами, которые казались совсем недавно недостижимы. В-третьих, что эти структуры начнут нарождаться во всех людях. И что, таким образом, изменятся все люди. А это уже будущее. В-четвертых. Нам нужно первыми увидеть эту структуру, первыми увидеть будущее, которое придет в мир через это новое развитие человека, через его новое строительство.

— В-пятых, — добавил Болдин, — нам нужно формировать этого человека.

Что подразумевал Болдин под этими словами? Майков не понял. Да и некогда было понимать, такой ошеломительный оборот принимал разговор.

— Вы представляете, — сказал Иванов, — как к нам в наш мир просачивается из глубины материи луч света, когда он проникает в этот приемник, в этого нового или новейшего человека, как он начинает строить новый мир. Вы представляете? И я почему-то убежден, хотя не почему-то, а на основании наших опытов и философии, я убежден, что эти самые вечные, проклятые вопросы будут для этого нового человека и нового мира особенно важны. Простые такие вопросики…

— Ну кто-то их поставил? — это был голос Болдина. Вкрадчивый. Почти нежный.

Кто-то.

Действительно. Кто?

Это спрашивали себя уже Майков и Екатерина Ивановна.

Вот так.

Вот этак.

А Болдин снова увидел рыжеватого усатого человека. И снова лицо его показалось ему неестественно человечным.

Вопросы. Вопросы. Вопросы.

— Вот наша концепция, — сказал Болдин.

— Наметки концепции, — сказал Иванов.

— Вот те раз! — подумал Майков.

Никак он не ожидал такого оборота дела. Никак.

— Не скрою, — сказал Болдин, — что в свое время, а именно несколько десятилетий тому назад, когда наши работы только разворачивались, в связи с директивами, но это, собственно, не важно, мы уже провели серию, если так можно выразиться, опытов.

— Которые закончились, — сказал Иванов, — относительной удачей.

— Или относительной неудачей, — добавил Болдин.

— Мы провидим их сейчас в данном здании, — сказал Иванов.

При этих словах Екатерина Ивановна вспомнила подсмотренную сцену. Вспомнила и оцепенела.

Жуть, какая-то жуть была в этой сцене.

Нельзя сказать какая, но жуть, впечатление жути.

— Это было лет пятьдесят назад, — сказал Болдин, — да?

— Да, — сказал Иванов. — О молодость, молодость. О!

— Да! — сказал Болдин. — Один наш товарищ, который находился на низовой работе в городе К…, вызвался участвовать в данных работах. Кстати, в городе К… находился и наш первый центр, созданный усилиями товарища Иванова. Так вот, это был обычный товарищ, но по некоторым признакам он подходил для работ. Мы начали работы. Но…

— Что же произошло? — поинтересовался Майков.