Абстрактный человек

Ох уж эти эксперименты. Ох уж…

И прошли так в наблюдениях долгие и томительные недели. Очень долгие. И Иванов наблюдал, и что-то писал, и что-то объяснял, и о чем-то советовался с Болдиным, и что-то координировал. И все, как и следует, но ничего путного из этого не вышло.

Для него.

Но не для Майкова.

Майков запомнил пару образов, посетивших его, и запомнил не зря, потому как эти образы пригодились ему в его дальнейшем развитии и в его дальнейшем экспериментировании с самим уже собой. Экспериментировании самостоятельном. Но об этом опять же в своем месте.

Что же это были за образы? Они просты, они совершенно просты.

Майков вообще не видел ничего сложного, более того, он, как и Болдин, не любил сложностей. Сложны искажения. Правда всегда проста.

Первый образ был сказочен.

Владимир Глебович увидел множество черных и синих шаров, они летели в пространстве, и из них получались то планеты, то живые существа, то целые вселенные, так подвижно они летели и так организованно соединялись во всевозможные группы. Затем Майков увидел, как между этих шаров пробивается чуть видимый, теплый розоватый свет. Этот свет проникал в него, падал в самую его душу, и от того, что он проникал в него, сознание всемогущества наполняло Майкова.

Второй образ был не менее сказочен.

Владимир Глебович увидел розовый шар, излучающий свет, а вокруг шара летело, вращаясь, множество зеркал. Они были самых разных форм. Тут были и треугольные, и круглые, и квадратные, и просто неопределенной формы зеркала. Свет падал на них, и они падали на свет, вращаясь вокруг него, рождая новые и новые лучи, которые светили все сильней и сильней, а те лучи вновь и вновь отражались в зеркалах, и казалось, что эти лучи поддерживают зеркала, что они направляют их падение, их вращение в бездне пространства. Отражения, отражения, отражения… Их игра была прекрасна.

Позже Майков написал свою известнейшую картину, с которой, я надеюсь, и вы вскоре можете познакомиться. Он так и назвал ее: бесконечность. На картине был именно этот образ.

Сейчас я скажу вещь странную и, быть может, поразительную для вас, но не спешите противоречить мне, потому что не вы, а я знаю жизнь моего героя, и если я что-то говорю, то я, по крайней мере, стараюсь говорить правду.

А скажу я вот что.

Собственно, между этими двумя образами и пролегла вся жизнь нашего героя.

Они дарили ему радость, печаль, все те оттенки жизни, которые достаточны для горя и для счастья.

Почему, как я посмел сказать такое, вы узнаете, дочитав до конца эту не совсем обычную повесть.

Но начал я с Виртуоза.

О! Этот Виртуоз. О! Он уже добился многого. Эти два образа — это много. Только бы понять, что значат они, как жить с ними, почему они? Вот и был бы решен вопрос, многие вопросы, и эксперимент бы состоялся. Поверьте мне опять на слово, я пока не могу этого доказать, слишком много нужно сказать, чтобы доказать, слишком многое объяснить, и это будет сделано в своем месте, а пока, пока — нельзя. Лишь пока.

Собственно, на этом можно было бы и оставить виртуоза-экспериментатора, потому что более ничего он не добьется от Владимира Глебовича, он, конечно же, будет говорить всякие заумности, всякие сложности, он, конечно же, все объяснит своему шефу, и шеф поймет, что тот его бесстыдно обманывает. Все так и случится, и можно было бы закончить эту повесть на этом месте, если бы не одно но, которое заключается в том, что Владимир Глебович сам начнет ставить свой эксперимент безо всяких уже виртуозов. Сам с собой, наедине с собой. Позже будет объявлено, что майковский эксперимент есть результат того, более широкого эксперимента, начатого товарищами Болдиным и Ивановым, да и не только ими.

Но не будем спорить.

Наверное, это и так.

Скорее всего — это так.

Но дело же не в этом.

А в чем дело?

А в том, что случится дальше.

А дальше случится то, чего совершенно не ожидают ни Болдин, ни Иванов, ни сам Майков.

Он ускользнет от них. Увернется от них новый и новейший человек, увернется, не противореча им.

И уйдет в те загадочные области, которые они, это совершенно справедливо, наметили перед ним, пытаясь вовлечь в свои опыты.

Итак. Дальше будет неожиданность.

Итак, Майков увернется от экспериментов, от опытов, чтобы поставить свой опыт с собой.

Но пока будет еще одна неожиданность.

Расскажем же и о ней.

Глава десятая

Визит

Неожиданность случилась на даче под Москвой, где Владимир Глебович в этот вечер находился вместе с Екатериной Ивановной.

Была уже глубокая ночь, когда раздался стук в окно. Кто бы это мог быть?

А бог его знает.

Может, Болдин?

Да будет он таскаться в такие поздние часы по подмосковным дачам, будет он утопать в снегах, очень ему это нужно, он, скорее всего, сидит сейчас где-нибудь у себя на теплой квартире да попивает коньячок.

Это Екатерина Ивановна предположила. Но ей виднее. Она-то лучше Майкова знает Болдина.

Догадки оказались тщетны.

Дверь растворили и — о странность! На пороге показалась фигура, совсем незнакомая и поражающая своим видом.