Abstrudere (ЛП)

Он не трогает перчатки и маску и начинает складывать одежду. Места не так много, как и его вещей. Сложенная бумажка остаётся лежать на дне.

Питер останавливается на большой толстовке: тёмно-серая, не слишком плотная, но достаточно объёмная. Он натягивает её, смотрит, как нижний край достаёт до трети бедра, ведёт плечами, чтобы она улеглась поудобнее, и прячет руки в глубоком переднем кармане.

Питер крадётся в ванную и смотрится в зеркало. Не так плохо – он может просто закатать рукава своего костюма, оставляя только бледные запястья, если ему вдруг захочется задрать ещё и рукава толстовки. Он чувствует себя глупо: костюм плотно прилегает к ногам, пока верхняя часть туловища тонет в куске ткани, который даже близко не предназначен для лета. Но. В автобусах будут кондиционеры. Так что…

Он изучает свои растрёпанные волосы в отражении, после чего натягивает капюшон. Он спадает почти до глаз. Если Питер выпрямится и будет высоко держать голову, он будет сидеть почти как надо. Если он сгорбится, то будет выглядеть как какой-то случайный подросток.

Идеально.

Питер снова замирает, силясь услышать любые признаки того, что Роуди мог проснуться. Ничего. Он смотрит на часы. Почти два. Ему пора.

Он возвращается в помещение, бывшее его комнатой, и заканчивает паковать вещи. Кладёт телефон внутрь маски и помещает её поверх остальных вещей, сверху кидает перчатки. На запястьях опять веб-шутеры, но в темноте они кажутся обычными браслетами. Между незаметностью и готовностью к бою ему приходится пойти на подобный компромисс.

Питер оглядывается по сторонам, затягивает завязки на сумке и закидывает на спину. Затем бросает последний взгляд на то, что две недели было его кроватью, где сейчас сидит Квентин и внимательно наблюдает за ним. Он почти хочет съёжиться под этим взглядом, но остаётся стоять твёрдо, хотя в этом и нет никакого смысла, ведь, ну, Квентин знает и чувствует всё, что испытывает сам Питер.

Теперь на нём собственная толстовка, с тем лишь отличием, что она белая и сидит на нём как раз. Питер представляет, как она испачкается. Думает о том, насколько придётся замараться ему самому. Думает, почему именно белый.

– Идёшь? – зовёт Питер.

– Ты же знаешь, что этот твой поход не поможет избавиться от меня, – говорит Квентин. – И ты знаешь, что избавляться от меня может быть не лучшей идеей.

– Раз ты так говоришь, значит, я всё делаю правильно, – отвечает Питер, разворачиваясь на пятках. Он выходит из комнаты, с тихим щелчком закрывая за собой дверь.

Когда он поворачивается, чтобы покинуть дом, квартира неожиданно кажется ему бесконечной, неизмеримой дистанцией. Питер моргает, чувствуя, как его нутро скручивается в тугой узел. Он отказывается от физической стабильности и безопасности в пользу… он может погибнуть.

Но по крайней мере всё закончится. У него больше не будет власти надо мной.

Питер сглатывает, выпрямляется и делает первый шаг вперёд. Гостиная не такая большая. Дверь балкона легко открыть. Закрыть за собой. Окинуть взглядом незнакомую улицу Вашингтона, тёмное ночное небо с только самыми яркими звёздами на нём, покрытые листьями ветви деревьев, машущие ему на ветру.

– Верно, – говорит Квентин прямо ему на ухо, и Питер слегка отшатывается назад, – когда ты последний раз думал, что был на улице, она растянулась на бесконечность, ты наступил на разбитое стекло, повсюду был дым и туман и тела твоих мёртвых родственников…

Питер чувствует глухой укол боли в ступне, фантомное напоминание о той безумной ночи, когда он думал, что действительно поранился, и не мог избавиться от этого ощущения до самого разговора с Сэмом. Но перед ним ничего нет. Самая обычная улица. Квентин здесь, так что всё реально, и он знает, что делает.

Питер запрыгивает на стену, перелезает через ограждение балкона и тихо спускается вниз. Он отталкивается от стены в нескольких дюймах от земли, приземляется и впервые за долгое время чувствует под ногами природу: траву вместо ковра, тротуар вместо паркета.

– Ещё не поздно вернуться, – говорит ему Квентин.

Питер начинает движение прочь от здания. Вниз по улице. Навстречу фонарям, в направлении наверняка оживлённой днём улицы.

– Ты даже не знаешь, куда идёшь, – настаивает Квентин, шагая рядом с ним, немного опережая, поскольку его длинные ноги покрывают больше дистанции. – Ты потеряешься, и тогда действительно будет поздно возвращаться.

Питер догоняет его, ускоряясь. Он не собирается переходить на бег – не хочет издавать больше шума, чем следует, – но ему нужно двигаться быстрее.

– Тебе нельзя пользоваться картами. Никакого GPS. Ты потеряешься, взойдёт солнце, и тебя найдут.

Я просто случайный ребёнок, мысленно отвечает он, осознавая, что разговоры тоже создадут шум, который может привлечь ненужное внимание, и он может также беспрепятственно общаться с Квентином и этим способом. Я найду станцию метро, и тогда буду знать, куда идти. И у меня есть… он трясёт рукой, рукав толстовки съезжает, открывая часы на запястье, три часа. У меня не уйдёт так много времени.