— Ох, грешен я перед богом и людьми и грехи мои тяжкие! — плаксиво завопил отец Никон, испуганно обхватив дрожащего Николеньку за плечи, — вот и пришёл мой смертный час! Воистину говориться: из земли человек родится, в землю и уходит! Только и тут справедливости нет! Кто в землю, а кто в жижу болотную! Ох, Дуняша, кабы знать, что вот эдак помирать придётся! Я ведь, отроче, обижал её Дуняшу-то мою! Обижал, отроче, и прощенья попросить не могу перед смертью, вот как помираю-то! Хоть ты меня прости, за ради Христа, барин Николай Дмитриевич! За все прегрешения мои, что творил я тебе, но не по злобе, а по малодушию своему, ибо слаб человек!
— Зачем мне вас прощать? Вы передо мной ни в чём не виноваты! — сумел, наконец, вставить слово Николенька, среди страстного плача отца Никона, отдирая при этом цепкие пальцы священнослужителя от своего плеча.
— Виноват! Как есть — виноват! Я ведь и происхождения низкого — из мещан! И образование у меня — так, тьфу, а не образование! Ничтожный человек! А почтения должного к вашей милости всяко не выказывал! Насмехаться изволил, шутки дурацкие шутить…
— Да полно вам, батюшка убиваться! — невольно раздражаясь на отца Никона, прервал его Николенька, — не сержусь я вовсе!..
— Ох, ангелы-хранители, — не умолкая ни на секунду, продолжал отец Никон, — Отец наш небесный и мать пресвятая Богородица! Нешто допустите вы, чтобы сгинул слуга ваш верный в эдаком смраде и зловонии адском!
И тут же испуганно поправился, беспрестанно осеняя себя крестным знамением:
— Не в обиду сказал я о зловонии! Так, к слову пришлось, потому и человек есть существо смердящее! — и, наклонившись к Николеньке, прошептал, — ну как слышит нас, Ползун-то! Наговоришь тут с три короба, а он возьмёт, да разобидится!
Неожиданно Николенька спиной почувствовал свежее дуновение ветра. Он оглянулся, пытаясь разглядеть, откуда повеяло свежестью, и тотчас увидел, как мрачные стены их недолгой темницы разомкнулись, и за ними показалось, такое звёздное ясное небо, что у бедного юноши от счастья захватило дух.
Не успел он шевельнуться, как тугая чёрная волна, бывшая только что надёжной преградой ему, ко всему живому, бережно подхватила Николеньку в свои объятия и мягко вынесла наружу, осторожно опуская на траву. Следом, словно подброшенный, вылетел отец Никон и при этом Николенька мог поклясться, что услышал со стороны болотистой массы короткий презрительный смешок. После этого чёрная антрацитовая жижа бесшумно отступила, теряясь среди деревьев и оставляя после себя капельки мутной, прохладной влаги…
— Ну, уберёг господь! — потирая ушибленный зад, радостно воскликнул отец Никон (нимало не смущаясь способу, коим был выдворен из болотного мешка!), и, указывая рукой между деревьев, удивлённо добавил, — глянь-ка, отроче! Ползун-то нас, прямиком к Красным Горам вынес! Вон, вишь огоньки-то средь деревьев мелькают? Это-то хутор Стражей и есть!
Посередине большой поляны, на которой расположились жилища нелюдимых Слипунов, горел большой костёр. Вокруг него сидели Стражи в длинных белых одеяниях с неизменными посохами в руках и тихо переговаривались между собой. Ни ребятишек, ни баб не было видно между них, на что с удивлением указал отцу Никону Николенька.
— Да какие бабы?! — с досадой плюнул в сторону Стражей, отец Никон, — рази в эти пещеры, хоть одна девка пойдёт по доброй воле жить? Хотя правду сказать, им видно и не нужен никто! Я вот, сколько живу, Слипунов раза два и видал, первый раз случайно набрёл, а уж потом с визитом на хутор направился, божье слово хотел нехристям привнести! Да только как же, привнесёшь им, выгнали, да и вся недолга! Даже слушать не стали! Как бы они нас тоже…того… не вышвырнули!
— Не вышвырнут! — сурово промолвил Николенька и решительно шагнул на поляну.
Отец Никон засеменил за ним, подобрав полы перепачканной рясы и не отставая ни на шаг.
Появление путников было встречено настороженным молчанием. Наконец от толпы Стражей отделился высокий старик с кудрявой, совершенно белой головой и громким голосом произнёс:
— Да ведь это отец Никон! Давненько не виделись! Что, отец, опять решил сокровища подземные поискать?!
— Да какие там сокровища… — сконфузился отец Никон, суетливо бегая глазками, — так только заглянул раз, любопытство ради, ибо…
— Слаб человек! — со смехом подхватил его собеседник, — знаем, знаем! А это кто с тобой? — и старик указал посохом на Николеньку, внимательно глянув маленькими острыми глазками.
Юноша ступил вперёд, одёргивая перепачканный грязью сюртук.
— Николай Дмитриевич Перегудов, сын хозяина этого имения и вашего хутора в том числе!
— Ну-у?! — усмехнулся старик, оглядываясь на своих соплеменников, тоже приглашая их повеселиться, — стало быть — барин?! И чего же это вашей милости понадобилось в нашем богом забытом уголке?
— Мне известно, — стараясь придать своему голосу твёрдость, проговорил Николенька, что вы насильно держите у себя нашего крестьянина Данилу!
— Держим, — согласился старик, — да только на то у нас причина есть!
— Вот как! Это какая же, позвольте спросить?!