- Нет, почему же… - начала Нати, и умолкла, вспомнив Нативидад Рамирес с антропологического, ту Нативидад, лицо которой теперь было ее лицом. А затем вспомнилась еще одна деталь - та книга, которую Рамирес читала у окна закусочной, в то утро… Эта же книга потом лежала на столе аудитории перед нею. И обложка книги предстала перед Нати как наяву - Рафаэль Сабатини “Жизнь Чезаре Борджиа”.
- Впрочем, это неважно, - Эль Валентино потянулся и снова закрыл глаза. И добавил: - Приятель капитана, которому тот уделил кусочек граната, также занедужил. Но гораздо легче, так что, наверное, выберется.
Свечи в канделябре догорали, три из пяти уже погасли, а оставшиеся потрескивали и вспыхивали, тени от них метались по невысокому потолку. А Хуанито, очевидно, боялся войти.
- “Ищи, кому выгодно”, - повторил Чезаре слова Нати. - Я ранил графского сына. Я с небольшим отрядом вытеснил Бомона из Лерина и разбил потом его войско. У него осталась одна Вьяна. Я отвоевал для короля его королевство. Почти отвоевал. “Кому выгодно”. “Сui prodest”.
Нати молчала, чувствуя, что он и сам знает ответ. Слуга, принесший гранаты, не мог быть простым наемным убийцей с улицы.
- Я хорошо запомнила лицо того, кто принес это блюдо, - робко проговорила Нати.
- Это плохо, - пробормотал Чезаре, не открывая глаз.
Снаружи послышался звук рожка, тихая, нежная мелодия, которой она еще не слышала. Впрочем, Лисенок почти никогда не повторялся. “Сплю-ю-ю, сплю-ю-ю, сплю-ю-ю”, - заунывно раздавалось откуда-то из сада, вплеталось в мелодию, словно стенающая душа, которая обитала в старой части дворца, также покинула свое убежище и вышла послушать голос рожка. И догорающие свечи потрескивали, вторя успокаивающему ласковому напеву.
Чезаре, казалось, уснул. Нати, не решаясь просто встать и выйти, продолжала сидеть на кушетке. А мелодия все летела, и Нати смотрела в лицо уснувшего человека, и на полутемной террасе это лицо показалось ей средоточием света.
***
Он сидел перед Чезаре в своем белом затканном золотом парчовом одеянии. Сидел неподвижно. Как и всегда во время конклавов. Как скала. Сидел и слушал, и безмолвно требовал “Говори!” Точно слова сына были способны хоть на короткое время уберечь от неведомого ужаса того места, где сейчас пребывала его душа.
- Я не перестаю спрашивать себя, - медленно говорил Чезаре, - если бы не был убит Хуан - остался бы я кардиналом? Если бы жив был Педро-Луис и занимал сейчас место Гонсалво Кордобы - обеспечил бы он мне беспрепятственный проход в Романью? Если бы Лукреция и я удостоверили нашу любовь…
- “Если бы, если бы”, - отрубил вдруг сидящий. - Это игра для философов и схоластов. Когда-то я сказал, что в твоих глазах нет страха. Теперь я вижу его. Ты одарен богато - умен, умеешь привлечь к себе, доблестен. Но все это перекрывается одним твоим пороком - гордыней.
- Гордостью! Разве гордость моя - больше, чем у других? Нет. Я достиг большего, и гордость моя оправдана! - Чезаре бросился к отцу, но тот возвышался над ним, как неприступная гора.
- Твоя гордыня - величайший грех перед Господом, - слова отца были словно камни, они били по плечам, давили своей тяжестью.
- Я не верю в Бога! - исступленно воскликнул Чезаре.
- Тогда это величайший грех перед теми, кого ты любишь. И кто любит тебя.
Ты всегда точно знал, куда ударить больнее, отец. И бил - без жалости и капли сострадания.
- И то, что случилось с тобой - возможно, это воля Универсума, возжаждавшего воздаяния.
Ты всегда знал, куда ударить… Чтобы выбить слезы… чтобы убить надежду.
- Годость - мой щит. Без нее мне не выжить, - Чезаре ощутил, как непрошенные слезы подкатили к глазам.
- Ты сможешь, - отец ронял слова все так же тяжело. Тем же голосом, каким обрекал на смерть. - Но ты должен отделить бренное от бесконечного.
- Но как??? - Нет, он не допустит слез! Только не перед отцом! Какие бы адские бездны ни говорили сейчас устами того.
- Ты должен принять то, что тебе никогда не править Романьей. Никогда не вернуться в Рим. И никогда не увидеть Лукреции.
Слеза все же обожгла его. Одна, но жгучая, как серный огнь преисподней.
- Возвращайся в ад!!!
***
Нати и не заметила, как заснула. Вопль Чезаре буквально сбросил ее с кушетки, инстинктивно она отползла и прижалась к стене.
- Возвращайся в ад!! - ревел Чезаре. Меч в его руках разрубил воздух с сокрушительной яростью.
- Ваше высочество! - раздался голос Хуанито. Неведомо как могло бы все повернуться, если бы юноша не преодолел страха перед своим грозным господином.
Слуга пытался казаться спокойным.
- Я нужен вам, ваше высочество? - повторил он вопрос. Ровным и почтительным тоном.
Борджиа медленно подошел к низкому столику на террасе. Нати не видно было, что он делает. Но вот он повернулся, держа в руках маленький деревянный сундучок. И только сейчас, видно, вспомнил о Нати.
- Ступай в спальню, - не терпящим возражений тоном сказал он. И Нати, едва переставляя ставшие ватными ноги, вышла с террасы и, миновав маленький внутренний покой, вошла в темную спальню.