ac0846a334c74b76bf3c8ff10e16ffdc

А кем был Джим Блюменстрост? Перед Джимом парень всегда терялся. Блюменстрост всегда был очень спокоен и даже тих, и от предчувствия подвоха Кошендблату было нелегко находиться рядом с ним. Джим был человеком невысоким, немного полноватым, странно бледным, его кожа была будто выцветшей, чёрные глаза его блестели, казалось, особенно ярко. Слишком ярко для обычного человека. Впрочем, возможно, это был просто плод разыгравшегося воображения. Руки этого человека были испачканы в карандаше, а сам он что-то рисовал. Ричард чувствовал себя неудобно. Этот мужчина был когда-то преподавателем латыни, того странного земного языка, в Академии магии, и именно он заметил тогда, что Ричард не только не глупее, но даже во многом талантливее своих старших братьев. Со спокойным, но любознательным ребёнком было работать проще, так что Джим Кошендблат нередко хвалил мальчика перед родителями. Впрочем, в Академию герцог и герцогиня приезжали редко, так что тех моментов, когда отец гордился, было не так много, как хотелось бы Ричарду.

Латынь давалась ему легко. Как и греческий, и кельтский. Как и земные языки, которые проходились в Академии. Тогда он был единственным учеником, который выбрал сразу три земных языка. Остальные, в основном, выбирали только латынь или только греческий. В классе по кельтскому языку было всего несколько человек, правда, Ричард как-то умудрился ни разу не пообщаться ни с одним из них. Наверное, по двум причинам: в парах они никогда не работали, в отличие от уроков по греческому и латыни, да и, казалось, одноклассники не особенно хотели с ним общаться. Ричард всегда чувствовал себя неудобно в том классе.

Со своими родными Джим Блюменстрост не общался. Или почти не общался. Ричард ни разу не слышал, чтобы он хоть когда-то обмолвился о том, кем являются его родные. Было жутко любопытно — почему? Фамилия «Блюменстрост» была не слишком известной, скорее всего, она принадлежала какому-нибудь не слишком знатному и богатому дворянину.

На столе Джима стояла старая фотография. Даже не чёрно-белая, а какая-то желтовато-коричневая, такая, которую могли сделать разве что в какой-нибудь деревушке; изображение на ней было не слишком чёткое, да и сама фотобумага была изрядно помята. На ней была запечатлена красивая девушка, взгляд её был весьма кротким, а сама она казалась уставшей. Присмотревшись, юноша заметил, что эта девушка прикрывала руками живот, она улыбалась, но счастливой почему-то совсем не казалась. Скорее печальной, грустной. Такой несчастной… Кем она была? Женой Джима Блюменстроста, которую он замучил и теперь чувствовал себя виноватым за её смерть, и поэтому не говорил о ней? Сестрой, что не смогла быть счастливой, за несчастье которой он чувствовал свою ответственность? Дочерью? Нет… Дочерью она никак не могла быть. Слишком старой была фотография. Или, может быть, эта женщина была любимой девушкой Блюменстроста?

— Эта девушка… — пробормотал Ричард задумчиво, не сводя взгляда с лица, изображённого на фотокарточке. — Вы хорошо знали её, да, сэр?

Джим кивает. В его глазах появляется то знакомое странное выражение полузабытой скорби, которая ничуть не тревожит, а, кажется, даже греет его душу. Дика всегда это удивляло. Но он всегда молчал об этом. Джим Блюменстрост не любил, когда кого-нибудь что-то удивляло, сам он, казалось, никогда и ничему не удивлялся. Было ли это просто привычкой или состоянием его души, Ричард не знал. И, наверное, никогда не узнает. Впрочем, это знание ничего существенного ему бы не дало, следовательно, гнаться за этим знанием было просто глупо. Это когда-то сказал ему сам Джим. И, последовав однажды этому совету, Дик заметил, что жить стало немного проще, нежели раньше. Во всяком случае, так казалось.

Девушка странно смотрела на него с фотографии. Казалось, умоляла помочь. Не его, конечно, а, скорее всего, того фотографа, что сделал этот снимок. Но умоляла так искренне, так сильно, что Ричард терялся, не знал, что сделать для того, чтобы помочь ей.

Глаза изображённой на фотографии будто бы молили: «Помоги!» — но они совсем не звали его за собой. Просто просили. Не было привычных криков, только молчаливая просьба, и это почему-то волновало Дика. Кошендблат никогда раньше не видел, чтобы кто-то так его о чём-то просил.

— Это Элис, — произносит тихо, но уверенно Джим. — Жена моего старшего брата, Дэвида. Прелестная женщина. Просто замечательная. Красивая, добрая, тихая — та, о которой я мечтал всю жизнь, и которая досталась моему брату.

Кошендблат снова смотрит на фотографию. Женщина действительно казалась почти нереальной, будто миф. Женщина, которую любил учитель Ричарда, Джим Блюменстрост. Красивая… Да, красивая. Только уставшая и, казалось, запуганная. Кем? Мужем? Наверное. Интересно, было ли это как-то связано с тем, что профессор Блюменстрост любил её? Скорее всего. Дик внимательно всматривался в изображение этой Элис, о которой только что говорил Джим.