Аччелерандо

– Один автор ужасно нудного чтива из начала двадцатого, с фобией тела, раздутой до гигантских размеров. Думаю, если бы я перед ним ноги раздвинула, он бы в конвульсиях забился. Забавно еще, что он чуть не подпрыгнул от страха, стоило мне только упомянуть импланты. Нам позарез нужно прописать уже, как обращаться с этими дуалистами души и тела… как считаешь? – Она смотрит на Эмбер почти с обожанием. Рита только-только вошла во внутренний круг идеологов-акселерационистов, а статус Эмбер в нем практически заоблачный. Если Рита станет близка к ней, она сможет многому у нее научиться. И идти сейчас вместе с ней по тропинке через ландшафтный сад за музеем – великая честь.

Эмбер улыбается.

– Как хорошо, что я теперь не работаю с иммигрантами. Большинство из них такие тупые, что хоть на стенку лезь. Как мне кажется, это из-за обратного эффекта Флинна – у них у всех позади тяготы сенсорной депривации. Нет ничего, что курс стимуляторов роста нейронов не исправил бы за год или два, но после того, как оттрахаешь мозги нескольким, все начинают казаться одинаковыми. Такая нудятина. А вот выпадет тебе кто-нибудь из пуританской эпохи… Я не суфражистка, но клянусь, попадется мне еще один суеверный клирик-женоненавистник – и я всерьез подумаю прописать ему терапию принудительной смены половой идентичности. Эх, хоть викторианцы развратники. Эти-то всему открыты, особенно если отрубить им самоконтроль общественного поведения. И новые технологии они любят, да…

Рита кивает. Женоненавистники и прочие… Эхо патриархата еще несется из глубины веков – и не только в виде ресимулированных аятолл и архиепископов Темных Веков.

– Мой клиент, тот писатель, собрал худшее и от тех, и от других. Смотрел на меня такими глазами, будто я вот-вот отращу рога или щупальца, что-нибудь этакое… Какой-то парень по фамилии Лавкрафт, из Род-Айленда. – Слегка смахивает на твоего сына, хочет добавить Рита, но удерживается. Что там у него в голове творится? Надо постараться, чтобы до такого себя довести. – А можно спросить, над чем ты сейчас работаешь? – Рите хочется направить разговор по новому руслу.

– Да в основном хожу и руки всем пожимаю. Тетя Нетти хотела, чтобы я встретилась с одним ее старым знакомым-политиканом, который, как она думает, может нам помочь с программой, но он торчал с ней и с папой весь день. – Она корчит гримасу. – Еще раз ходила на примерочную сессию к торговцам образами – они всё меня в живого манекена пытаются превратить. Демография снова тревожит. Сейчас у нас по тысяче новых иммигрантов в день, но скорость растет очень быстро – к моменту начала выборов будет уже восемьдесят в час. Сущая жуть. Если мы начнем кампанию слишком рано, то к моменту голосования четверть избирателей будут не знать, в чем ее суть.

– Может, в этом есть умысел, – предполагает Рита. – Дурное Семя пытается добиться желанного результата, вбрасывая голосующих. – Она грузит смайл с публичного канала и демонстрирует белозубую ухмылку. – И тогда партия сволочей выиграет, без сомнения.

– Ну нет. – Эмбер щелкает пальцами и ждет, скроив гримасу нетерпения, пока мимо не проплывет облачко и не протянет ей стакан клюквенного сока. – Папа кое-что весьма верно подметил. Мы все дебаты ведем в плоскости того, как нам избежать конфликтов с Дурным Семенем, и большая часть споров – о том, каким способом нам устроить наше бегство, как далеко идти и в какой план вложить ресурсы. Даже не о том, когда бежать и бежать ли вообще, не говоря уж о том, что нам еще следует делать. А возможно, стоит взглянуть пошире. Может быть, нами манипулируют?

Рита замирает с отсутствующим видом.

– Это же вопрос? – уточняет она.

Эмбер кивает, и Рита качает головой.

– Ну тогда я не знаю, четких-то свидетельств у нас нет. Но это не повод радоваться. Дурное Семя не скажет нам, чего оно хочет, но с чего нам верить, будто оно не ведает, чего хотим мы? Могут ли они вообще водить нас за нос? И насколько они нас обскакали?

Эмбер пожимает плечами, останавливается, отпирает калитку; по ту сторону дверей – лабиринт со стенками из благоухающего кустарника.

– Я правда не знаю. Вдруг им нет до нас никакого дела. Возможно, они даже не помнят, что мы существуем. А ресимулянтов вообще, скорее всего, кропает какой-нибудь автономный механизм без самосознания. Какой-нибудь сумасшедший посттиплеритский мем, ухвативший больше вычислительных ресурсов, чем было во всей предсингулярной сети. Или программа метамормонства, добивающаяся того, чтобы каждый когда-либо тут живший получил второй шанс на праведное житье-бытье по каким-нибудь чудаковатым и не вполне логичным религиозным догмам, о которых мы знать не знаем. Или они таким образом нам хотят что-то сказать, а мы, по их меркам, тупые и не догоняем. В том-то и проблема – нам ничегошеньки сейчас не известно.

Эмбер заворачивает в лабиринте за угол. Рита спешит ее догнать, видит, как она уже сворачивает в другой проход, и суетливо устремляется за ней.