Аччелерандо

Но это не особо досаждает. Масх с комфортом устроился за столом темного дерева на пивной веранде бара, поднятого откуда-то, наверное, из Франкфурта, близ руки – кружка-литражка, полная жидкости цвета поросячьей мочи, ухо приятно щекочет успокаивающий шепоток множества ручейков знания. Львиная доля его внимания сейчас уделена Аннет, сидящей напротив и разглядывающей его, – она чуть хмурится, но ни участие, ни приязнь не спрячешь. Они уже почти треть столетия жили своими жизнями, ведь она тогда решила не выгружаться вместе с ним, но его все еще сильно тянет к ней.

– Сделай что-нибудь с этим мальчиком, – сочувственно говорит она. – Еще немного – и он крепко подведет Эмбер. А без Эмбер нам придется туго.

– Да я и с Эмбер собираюсь кое-что сделать, – замечает Манфред. – Почему ты не сказала ей о моем появлении?

– Ну, сюрприз же… – Аннет почти дуется. С момента своего перевоплощения он еще не видел ее такой, и в нем просыпаются теплые воспоминания. Он тянется через стол и берет ее за руку. – Знаешь, пока я был стаей, у меня не было возможности по достоинству оценивать прелесть людей… – Он гладит ее по запястью, она отстраняется – не сразу, без спешки. – И, да, я думал, ты справишься без меня.

– Да брось ты, – качает головой Аннет. – Она твоя дочь, забыл? Неужели ты совсем растерял свое фирменное любопытство?

– Будучи стайкой птиц? – Манфред клонит голову вбок так резко, что шея жалобно скрипит. Он морщится. – Да, наверное. Сейчас немножко вернулось, но Эмбер, по-моему, успела обидеться на меня.

– Что возвращает нас к первому пункту.

– Я бы извинился, но она же решит, что я пытаюсь ею манипулировать. – Манфред отхлебывает пива. – А ведь так оно и есть. – В его голосе сквозит грусть. – К кому в этом десятилетии ни подамся – все как-то не так. И одиноко что-то.

– Ладно, не грузись. – Аннет тянет руку назад к нему. – Рано или поздно все вернется на круги своя. А пока удели силы работе. Все эти дела с выборами становятся насущнее некуда.

Манфред вдруг с уколом чувств осознает, что ее французский акцент, бывший некогда таким ярким, почти исчез и сменился заатлантическим растягиванием слов. Он слишком долго не был человеком – и за это время дорогие ему люди сильно изменились.

– Раз гружусь, значит, сам того хочу, – говорит он. – Даже шанс проститься с Пэм – и тот профукал. Все шансы – с той самой стычки в Париже с мафией, наверное… – Он как-то неловко пожимает плечами. – Ох, да у меня никак старческая ностальгия прорезалась.

– Не у тебя одного, – тактично говорит Аннет. – Теперь с людьми крутиться – что по минному полю ходить. У человечества долгая, слишком долгая история, и теперь нам всем приходится продираться через целые чащи непонимания… никто ведь притом не в курсе, что вообще творится кругом.

– В том-то и беда. – Манфред делает большой глоток из кружки. – Тут же миллионов шесть проживает, и население растет, как интернет первого поколения. Точно так же поначалу все друг друга знают, но приходит куча новичков, которые ничего о Сети не знают… одна-две мегасекунды прошли – и давай по новой, все фигня. Формируются новые сети, и мы даже не подозреваем об их существовании, пока они не прорастают в политическую повестку дня и не всплывают под нами. Мы действуем под давлением времени. Если мы сейчас ничего не сделаем, то никогда уже не сможем ничего сделать. – Он качает головой. – Но ведь в Брюсселе все было совсем не так?

– Нет. В Брюсселе была представлена зрелая программа. А после того как ты отбыл, мне пришлось присматривать за Джанни, которого настигло старческое слабоумие. Мне кажется, дальше будет только хуже.

– Демократия 2.0. – Он слегка вздрагивает. – Я вообще не уверен в обоснованности проектов голосования в эти дни. Предположение о том, что все люди одинаково важны, кажется пугающе устаревшим. Как ты думаешь, мы сможем это донести?

– А почему бы и нет? Если Эмбер согласится сыграть для нас народную принцессу… – Аннет кладет в рот ломтик ливерной колбасы и задумчиво жует его.

– А я вот не так уверен, что это реально, как бы мы ни играли. – Манфред выглядит задумчивым. – В сложившихся обстоятельствах вся эта история с народным участием выглядит для меня сомнительной. Мы находимся под прямой угрозой, несмотря на то что она носит долгосрочный характер, и вся эта культура находится под угрозой превращения в классическое национальное государство. Или, что еще хуже, в тот его вариант, когда на одно государство с одним укладом географически наслаивалось второе, на него – третье, и все без социального взаимопроникновения. Не уверен, что есть смысл пытаться чем-то настолько хрупким управлять: любая трещинка сулит далеко идущие побочные эффекты. Хотя, с другой стороны, если мы сможем мобилизовать достаточно широкую поддержку, чтобы стать первым видимым общепланетным государством…

– Нам нужно, чтобы ты был в форме, – неожиданно говорит Аннет.