Аччелерандо

– Не знаю, с чего начать. – Аннет молчит, и на мгновение на ее лицо наползает даже не требующая слов для выражения утомленность. Сирхан вдруг сомневается в себе: а не очерняет ли он сейчас всех не глядя? Девяносто-с-лишним-летняя француженка, давняя любовь всей хаотичной жизни Манфреда – последняя, кто стал бы им манипулировать. И уж точно не столь неприятным и переходящим на личное способом. Но в эти дни нельзя ни в чем быть уверенным: нормальных семей-то не бывает. Нынешние версии его отца и матери – совсем не те люди, что прогнали его подрастающий мозг через пару дюжин альтернативных жизней еще до того, как ему исполнилось десять, но нельзя закрывать глаза на их влияние. Как и на то, что они могут прибегнуть к помощи тети Нетти, чтобы иметь возможность манипулировать им.

– Нужно поговорить о твоей матери, – говорит она.

– Мы уже говорили, разве нет? – Сирхан разглядывает внезапно образовавшуюся в комнате пустоту, как после удаления зуба, столь же красноречивую, сколь и всяческая захламленность. Он щелкает пальцами, и за спиной у него материализуется замысловато украшенная скамейка из прозрачного синего полезного тумана. Он садится. Пускай сама себе чего-нибудь наколдует, по вкусу, думает он.

– Oui. – Она засовывает руки в карманы рабочего комбинезона – очень далекого от ее обычного стиля – и прислоняется к стене. С виду она так молода, будто всю свою жизнь носилась по галактике на скорости, близкой к световой, но в ее позе чувствуется древняя усталость и гнет многих жизней. – Твоя мать за огромную работу взялась, и уж поверь, ее лучше сделать. Ты давным-давно предложил нам помощь, с этим хранилищем архивов. Важно сейчас дать делу ход – через предвыборную кампанию, да, иначе как донести до каждого избирателя, что необходимо переместить целую цивилизацию в очень сжатые сроки? Так почему сейчас ты не хочешь помогать?

Сирхан скрежещет зубами.

– Почему? – эхом откликается он.

– Ну да. Что случилось? – Сдавшись, Аннет создает себе стул из запасов тумана, что вихрятся под потолком. Усевшись, она смотрит на Сирхана в упор. – Такой вот вопрос.

– Я ничего не имею против ее политических махинаций, – напряженно отвечает он, – но ковыряться без спросу в моей личной жизни…

– Ковыряться в личной жизни? Ты о чем? – Аннет смотрит непонимающе.

– Как будто ты не знаешь. Зачем она вчера вечером подослала ко мне эту шлюху?

– Кого? – Взгляд тети становится еще более обескураженным. – Ты о ком?

– Об этой бесстыднице Рите! – выплевывает Сирхан. – С чего она взяла, что может… и вообще, если это была такая попытка сводничать, то это настолько неправильно, что…

– Да ты с ума сошел! – Аннет качает головой. – Мать просто хотела, чтобы ты чуть получше узнал ее агитационную команду и помог с планированием программы, а ты вот так вот сорвался. Ты очень обидел Риту, ты в курсе? Она же наш лучший специалист в составлении материалов и поддержании веры, а ты с ней, по ее словам, обошелся грубо. И за что, спрашивается?

– Она кто? – спрашивает он пересохшими губами. – Я-то думал, это…

Тут ему крыть решительно нечем. Ему совсем не хочется озвучивать мысль до конца. И эта прости-подвинься – участница предвыборной кампании его матери, а вовсе не какой-то мудацкий план сделать из него мачо? Это что, какое-то чудовищное недоразумение?

– Думаю, тебе стоит перед ней извиниться, – холодно замечает Аннет, вставая.

Его голова идет кругом: перед его внутренним взором прокручиваются записи с вечеринки с точки зрения остальных присутствующих. Увиденному остается лишь поразиться – даже стены, кажется, мерцают от неловкости.

– Научишься нормально обращаться с женщинами – тогда поговорим, – неприятным назидательным тоном изрекает Аннет. – А пока…

Она встает и идет из комнаты, оставляя Сирхана наедине с осколками его разбившегося гнева. Пораженный и оцепенелый, он пытается снова сосредоточиться на своем проекте.

Это взаправду был я? Неужели со стороны все выглядело ТАК?

Дерево плана медленно вращается пред ним, широко разбросав голые ветви, готовые налиться плодами-узлами инопланетной межзвездной сети; осталось лишь убедить ИИНеко проспонсировать его экспедицию в сердце тьмы – в глубокое великое ничто.

Был когда-то Манфред стаей голубей. Он рассеял свой экзокортекс по множеству птичьих мозгов, клевавших себе яркие факты и испражнявшихся полупереваренными выводами. Переход назад, в человеческую форму, сопровождается неизъяснимо странными ощущениями (даже с отключенными половыми драйверами, он пока не привык, что у него всего одно тело). И дело не ограничивается постоянной болью в шее из-за попыток посмотреть левым глазом за правое плечо. Манфред лишился навыка составлять запросы и поисковые потоки для связи с базой данных или роботом-кустом, и теперь вместо этого просто пытается разлететься во всех направлениях, что обычно заканчивается падением.