Аччелерандо

– Не хочу! – Демоны метакортекса нашептывают ей, что такая реакция небезопасна, и Эмбер уточняет: – Мам, там меня затравят. Я слишком на них не похожа. Кстати, я знаю, ты хочешь, чтобы я общалась с ровесниками, но разве не для этого Интернет? Я прекрасно могу общаться и дома.

И – вот так неожиданность: мать опускается на колени и заглядывает дочери в глаза. Происходит это на ковре в гостиной, декорированной в ретростиле семидесятых годов: сплошной коричневый вельвет и ядовито-оранжевые обои. Домашнюю обслугу-роботов нигде не видать: все попрятались в страхе.

– Послушай, милая. – Голос у матери хрипловатый, насыщенный эмоциональными переливами не менее, чем эфир в ее офисе – духами, скрывающими вонь страха клиентов. – Я знаю, что́ тебе пишет отец, но это все неправда. Тебе нужно общество – физическое общество детей твоего возраста, потому что ты натуральная, а не какой-то искусственный уродец, несмотря на всю головную начинку. А натуральным детям, таким, как ты, нужна компания, иначе они вырастут странными, с отклонениями. Ты ведь так много для меня значишь! Я хочу, чтобы ты выросла счастливой, а этого не произойдет, если не научишься ладить со сверстниками. Ты станешь киберуродцем, Эмбер. Чтобы сохранить душевное здоровье, ты должна ходить в школу, укреплять свою ментальную иммунную систему. То, что нас не убивает, делает нас сильнее, так ведь?

Ее слова – грубый моральный шантаж, просчитываемый на раз-два, манипуляция во всей красе. Но аналитический блок предостерегает Эмбер от резких выпадов, указывая, что эмоциональное состояние матери намекает на вероятность рукоприкладства: ноздри чуть расширены, дыхание учащенное, щеки красные. Эмбер, в союзе с вживленным в мозг блоком и метакортексом распределенных киберагентов, в свои восемь лет уже достаточно взрослая, чтобы моделировать, предвидеть и избегать телесных наказаний, но внешность ребенка провоцирует старших, росших в более примитивную эпоху. Эмбер вздыхает и надувает губки, давая матери понять: соглашаться дочь не желает, но силе – подчиняется.

– Ну ладно! Если ты так хочешь…

Мать встает, ее взгляд обращен куда-то вдаль – наверное, велит «Сатурну» прогреть двигатель и открыть ворота гаража.

– Да, я этого хочу, глупышка. А теперь пойди надень туфли. Заеду за тобой после работы. Кстати, у меня есть для тебя сюрприз: сегодня вечером поедем вместе смотреть новую церковь. – Мать улыбается, но улыбка не находит отклика в ее глазах – это просто сокращение лицевых мышц. Как Эмбер уже усвоила, таким вот образом мать симулирует классическое среднеамериканское воспитание – веря, что таковое пригодится Эмбер где-то в стремительном потоке будущего. Церкви нравятся ей самой ничуть не больше, чем ее дочери, но споры бесполезны. – Ты же будешь хорошей девочкой?..

Имам молится в гироскопически стабилизированной мечети.

Его мечеть не особо велика, и имам в ней – единственный правоверный: он возносит Аллаху молитву каждые семнадцать тысяч двести восемьдесят секунд. Он передает по Сети приглашение на молитву, но в пространстве Юпитера нет других верующих, и откликнуться на его призыв некому. Время в промежутках между молитвами он посвящает неотложным проблемам систем жизнеобеспечения и учебе. Ученик Хадита и специалист по системам, основанным на познании [70], Садек участвует в совместном проекте с другими учениками, создающими пересмотренные и согласованные версии всех известных иснад, чтобы создать основу исследования сути исламской юриспруденции с новой перспективой – той, которая им отчаянно потребуется, если произойдет долгожданный контакт. Если инопланетяне ответят. Может быть, они сумеют разъяснить досадные вопросы, которые терзают ислам в век ускоренного сознания. Уж на плечи Садека, представителя ислама на орбите Юпитера, эти вопросы давят особенно тяжко.