– Только не с судебным иском, – ворчит Пьер, снова отворачиваясь в угол.
– Не вижу причин для беспокойства, – говорит Донна. – Это касается только Эмбер и ее оппонентов по ту сторону черты.
– Да действительно, о чем весь сыр-бор! – беспечно восклицает Борис. – Скажи-ка, у твоих опционов какая цена?
– У моих?.. – Донна качает головой. – Я не инвестирована.
– Допустим. – Борис даже не утруждает себя тем, чтобы сфабриковать улыбочку. – Вот просто возьмем и допустим – но! Когда ты вернешься домой, твоя метрика доверия, что-то мне кажется, до небес вымахает. Если, конечно, человечество к тому времени вдруг не откажется от распределенных рынков доверия для оценки стабильности партнеров…
– Я не инвестирована, – настаивает Донна. – Я независимая участница. – На губах у нее расцветает улыбка, едва ли не смущенная, идущая вразрез с ее прямодушной манерой. – Как и ваша кошка.
– Как и… – Пьер резко оборачивается. Да, Кошка там – тихо сидит на столе рядом с соломенным чучелом. Кто знает, что за мысли бродят в ее пушистой голове.
– Твоя репутация здесь, в «Цирке», не пострадает? – спрашивает он вслух.
– Нисколько! – щебечет Донна. Когда подходит официант, она говорит: – Мне одну «Шнайдервайссе». – И снова непринужденно обращается к ним: – А вы вообще-то верите в сингулярность?
– В смысле, сингуляристы ли мы? – ухмыляется Пьер.
– Нет-нет, что вы, ни в коем случае! – Донна тоже осклабляется и кивает Сю Ань: – Я не о том. Перефразирую вопрос получше: верите ли вы в представление о сингулярности, и если да – то в какое именно?
– Это вы тоже запишете? – спрашивает Сю Ань.
– Не могу же я в симуляцию утащить вас и имитирующей реальности представить?
Официант вручает Донне глиняную пивную кружку, и она откидывается на спинку.
– Ах, ну да. – Сю Ань бросает на Пьера предостерегающий взгляд, подкрепленный уведомлением по очень личному каналу, которое появляется у него перед взором: [
– Но откуда это явление берет отсчет? – спрашивает Донна. – Мои читатели, поймите – им ваше мнение нужно…
– Оно берет начало от запуска корабля четыре года назад, – убежденно выдает Пьер.
– А я думаю, все началось, когда отец Эмбер освободил выгруженных лангустов, – замечет Сю Ань.
– Ничего еще не началось, – хмыкает Борис. – Сингулярность – это момент разгона изменений до небывалой скорости. Значит, ее определяет непредсказуемость следующего за ее наступлением будущего, так? Так что ни о каком начале речи нет.
– А вот и есть, – парирует Пьер. – Она произошла 6 июня 1969 года, в одиннадцать утра по восточно-побережному времени. Как раз тогда осуществили первейшую передачу пакетов данных от порта одного сопряженного процессора к другому аналогичному, тем самым установив первое в мире интернет-соединение.
– Да ну вас, – протягивает Борис. – Нагромождение вероисповедных несуразиц – вот что такое эта ваша сингулярность. То же самое христианское вознесение, перелицованное под гиков-атеистов.
– Ну-ну, – Сю Ань скептически буравит его взглядом. – Вот мы, шестьдесят с гаком сознаний, перебрались сюда – осознанно, замечу, – прямиком из черепушек при помощи безумного союза нанотехнологии и электронного спинового резонансного картирования; теперь мы функционируем как программное обеспечение внутри операционной системы, разработанной для виртуализации ряда физических моделей и обеспечения симуляции реальности, которая не позволяет нам сойти с ума от сенсорной депривации! И весь этот пакет данных – на «железе» размером с кончик пальца, втиснутом в звездолет размером со старый бабушкин «Уокмэн», на орбите вокруг коричневого карлика чуть более чем в трех световых годах от дома, на пути к сетевому роутеру, созданному небывало древними высокоразвитыми инопланетянами. И ты говоришь, что разговоры о фундаментальных изменениях в человеческом образе жизни – так, ерунда?
– Гм. – Борис смущается. – Не так выразился. Ерунда – сама сингулярность, а совсем не выгрузки или…
– Ну да, ну да. – Сю Ань хитро улыбается Борису, и тот сникает.
Донна, сияя словно пятак, с энтузиазмом наблюдает за перепалкой.