– Видимо, нет, – медленно произносит Эмбер, делая паузу на мгновение, чтобы через видеопоток запустить книгу и все три киноверсии «1984», а затем и межавторский цикл романов-продолжений. Она неловко вздрагивает, заново интегрируя воспоминания. – Ох, не самая приятная картина. Напоминает мне… – Она щелкает пальцами, вспоминая папин любимый мультсериал «Дилберт» [92]
.– Дружелюбный фашизм, – говорит Садек. – «Кто бы ни был у нас у руля – это все не имеет значения». Таких сказок я наслушался еще у родителей, пока рос в революцию. Не питать сомнений в себе – значит отравлять душу, и эти чужаки хотят навязать нам свою уверенность.
– Думаю, надо проведать Пьера, – объявляет во всеуслышание Эмбер. – Что-то мне не хочется, чтобы они его первым отравили. – Она позволяет себе ухмылочку: – Это ведь моя работа.
Журналистка Донна пребывает везде одновременно. Удобное умение – позволяет вести беспристрастное освещение новостей, ведь можно брать интервью одновременно у всех сторон конфликта.
Прямо сейчас одна из Донн сидит в баре с Аланом Глашвицем, который, очевидно, еще не осознал, что может добровольно модулировать уровень дегидрогеназы этанола, и который, следовательно, близок к тому, чтобы напиться до бесчувствия. Она способствует этому процессу: ей увлекательно наблюдать за этим озлобленным молодым человеком, потерявшим свою молодость из-за беглого процесса самосовершенствования.
– Я полноправный партнер, – объявляет он с горечью, – в «Глашвиц и его „я“». Вот я – одно из этих «я». Мы все партнеры, но только Глашвиц Первый обладает хоть каким-то влиянием. Старый ублюдок – если бы я знал, что вырасту таким, то сбежал бы и влился в какую-нибудь коммуну хиппи-антиглобалистов. – Осушая стакан, он щелкает пальцами, требуя наполнить тот снова, до краев. – Я просто проснулся однажды утром и обнаружил, что меня воскресила моя прежняя сущность. Он сказал, что ценит мой юношеский задор и оптимистические перспективы, а затем предложил мне миноритарную долю с опционами на акции, на которые уйдет пять лет. Ублюдок.
– Расскажи мне об этом, – сочувственно просит Донна. – Мы все тут идиопатические типы, но среди нас пока еще не было ни одного мультиплекса.
– Чертовски верно. – В руках Глашвица появляется еще одна бутылка «Будвайзера». – Только что я стою в этой парижской квартире и вижу полное унижение от переодетого в девку коммунистического мудака по имени Масх и его скользкой французской сучки-менеджера, а в следующий момент я уже лежу на ковре перед столом моего альтер эго и он предлагает мне работу младшего партнера. Прошло уже семнадцать лет, и вот вся эта дикая чепуха, которую вытворял этот парень Масх, – обычная деловая практика, а я уже вшестером занимаюсь в приемной исследованиями, потому что я сам в версии 1.0 никому не доверяю серьезные дела. Унижение – вот как это называется.
– Именно поэтому ты здесь. – Донна выжидает, пока он сделает большой глоток из бутылки.
– Ну да. Это лучше, чем работать на самого себя, скажу я тебе, – это не то же самое, что быть самозанятым. Знаешь, как порой ощущается отвращение к своей же работе? Это все действительно дерьмово, когда видишь себя со стороны, опытного, поднаторевшего. Ты не просто далек от его клиентской базы – ты, блин, далек от него и от самого себя, вот что получается. Так что я вернулся в колледж и зубрил законы искусственного интеллекта и этики, юриспруденцию загрузки и рекурсивный деликт. А потом вызвался приехать сюда добровольно. Он все еще ведет дела Памелы, и я подумал… – Глашвиц пожал плечами.
– Кто-нибудь из твоих дельта-личностей препятствовал? – спрашивает Донна, рожая еще горстку привидений, чтобы сфокусироваться на интервьюируемом со всех сторон. На мгновение она задумывается, разумно ли это. Глашвиц опасен – власть, которую он имеет над матерью Эмбер, принудившая ее подписать ему доверенность, намекает на сумрачное прошлое, полное темных тайн. Может быть, в ее постоянных судебных тяжбах кроется нечто большее, чем простая семейная вражда?
Лик Глашвица в кадре – этюд, исследующий множественность перспектив.
– Один пытался, – бросает он пренебрежительно: один из видоискателей Донны тут же фиксирует презрительное подергивание его щеки. – Я оставил его в холодильнике, у себя в квартире. Подумал, пройдет какое-то время, прежде чем кто-нибудь заметит. Это не убийство – я-то сам все еще здесь, верно? – и я не собираюсь заявлять о правонарушении гражданского характера против себя самого. Выйдет леворекурсивный судебный процесс, если я сделаю это сам с собой.
– А что думаешь про инопланетян и грядущую дуэль? – подкидывает новую тему для разговора Донна.
Глашвиц усмехается.